кончилась, а вдали вырисовывалась другая. Я спал на ходу. Баба Маня молчала. Видимо, тоже была в полудреме…
– Тпрр-р-р! – раздалось возле нас. Послышалось лошадиное топтанье и скрип останавливающейся телеги. Я прислонился к бабе Мане, с трудом открывая сомкнутые веки.
Рядом действительно стояла телега с фыркающей лошадью, а на переднем уголочке телеги сидел, свесив ноги, старик в потертой шляпе, примерно в два раза тоньше бабы Мани.
– Ну что, горемычные! Аль подвезти вас?
– Ой, да хорошо бы! – отозвалась баба Маня. – День-то нынче какой везучий!
Кое-как мы погрузились на телегу. Лошадь шевельнулась вправо-влево, и я мгновенно заснул на скомканном рукаве маминого пиджака. В сон, однако, через какое-то время ворвался троекратный фабричный гудок. «Значит, уже шесть, – подумал я. – Сейчас мама начнет меня тормошить, чтобы дать кое-какие наставления, после коих я снова могу поспать».
Меня действительно начали тормошить. Но то оказалась не мама, а баба Маня. И это бы ничего. Но я почему-то оказался не посреди привычной комнаты, а среди чужой, неведомой мне улицы. Я ошалело озирался по сторонам, а баба Маня упорно стаскивала меня с телеги, чтобы поставить на ноги. Тут я встретился взглядом с умиленно улыбающимся стариком в шляпе – и в голове моей все восстановилось.
– Во как бывает, – чтобы скорее пробудить меня к сознанию, заговорила баба Маня, – эта же лошадь, что нас чуть не сбила, Манька, тезка моя, она же и привезла нас сюда. Смекаешь, Марик?.. Когда мы в Бутово входили… Во как много зависит от того, кто рулит! Можно и помереть, а можно и выгоду поиметь.
Баба Маня говорила затейливо, но сейчас она выразилась длинно, и я не все понял.
Мы расстались со стариком и лошадью почти по-приятельски, обмениваясь похлопыванием и поглаживанием. И пошли с бабой Маней к ближайшим избам.
– Марик, помогай мне, поддакивай, – говорила баба Маня по пути.
– Помогите, говори, малому да старому, подайте поесть что-нибудь. А если будут спрашивать, кто я тебе, зови меня бабушкой, бабуськой. Ты ведь любишь меня?
– Люблю, – ответил я.
– Вот и хорошо. Так нам больше подадут. И Боре что-нибудь принесем. Ты ведь любишь братика?
– Люблю, – ответил я искренно.
Баба Маня постучала в окно первой же попавшейся по ходу избы, приговаривая: – Первая изба не та, что с краю, а та, где подадут. Протяни, Марик, ладошку перед собой.
В окошке раздвинулись занавески – и высунулась мордочка то ли девочки, то ли мальчика, постарше меня. Форточка была открыта, и баба Маня, подняв к ней голову, попросила: – Подайте Христа ради!
Мордочка повернулась в сторону, видимо, к взрослому и, вернувшись к нам, ответила:
– Бог подаст!
Рука моя, вытянутая вперед лодочкой, упала сама собой.
– Как это – Бог подаст? – спросил я бабу Маню.
– Это значит, у
