меч, который ландскнехты прозывают «кошкодером», вздернул подбородок.
Монах опередил его, заговорил первым.
– Безбожники, грабители, сыновья дьявола, шлюхины отродья! – загремел он со стены, зорко следя, чтобы никто из ландскнехтов не схватился за аркебузу. – Да как вы посмели потревожить покой святой обители?
– Крапивное семя, обжоры, лицемеры, ханжи! – выпалил одним духом Агильберт. – Не нравимся мы вам?
– Нет! – рявкнул монах.
– Ну так прогоните нас отсюда!
И горделиво повел плечами, покрасовался.
Монах плюнул.
– Откуда идете?
– Из ада!
– Что вы там делали?
– Сковородки чистили для ваших задниц!
Монах фыркнул.
– От нас чего хотите?
– Еды, немного лекарств и крышу для ночлега.
Монах исчез – видно, ушел с кем-то переговорить. Прошло никак не меньше часа, прежде чем ворота со скрежетом раскрылись.
– Входите, входите, Господь с вами, дети, – проговорил отец ключарь. Судя по мрачному выражению его лица, он охотнее послал бы ландскнехтов в преисподнюю.
Эркенбальда ступила на монастырскую территорию с таким победоносным видом, точно вошла в завоеванный город. Монах за ее спиной плюнул и наглухо закрыл ворота.
Монастырь и вправду оказался очень старым, не меньше трехсот лет истории насчитывали монастырские летописцы. Впрочем, последний грамотный монах скончался прошлой осенью, так что некому стало читать многочисленные книги в деревянных окладах, переплетенные в кожу и холст.
Пользуясь предоставленной ему свободой, Иеронимус зашел в монастырскую церковь до того, как там началась служба, сел на скамью в первом ряду.
Внутри церковь казалась меньше, чем выглядела снаружи. Толстые каменные стены стискивали узкий неф, словно снаружи давила на них злобная сила. Вечернее солнце вливалось в окна-бойницы, полосы света мечами скрещивались прямо над алтарем.
Фигуры на резном деревянном алтаре, казалось, вот-вот оживут в полутьме, чтобы в сотый, тысячный раз разыграть одну и ту же историю, запечатленную резцом мастера: слева – «Моление о чаше», в центре – «Распятие», справа – «Воскресение».
Грубоватая и вместе с тем чрезвычайно выразительная работа завораживала. Можно было без конца разглядывать крестьянские лица опечаленных апостолов, перекошенные от ужаса физиономии римских легионеров, увидевших треснувшие скалы.
Зазвучали шаги. Иеронимус обернулся.
Ключарь отец Гервазий тяжкой поступью приблизился к нему, плюхнулся на скамью, шумно перевел дыхание.
– Буйная же досталась вам паства, отец Иеронимус.
– Не жалуюсь, – коротко отозвался Иеронимус.
– Да уж… – вздохнул отец Гервазий. – Нрав у вас сильный, сразу видать. Знаете, как они вас
