ещё не догадывался о том, кто он. Вернее, о том, кого из него хотят сделать.
Сначала их было двадцать. Двадцать молодых парней – тощих, забитых, запуганных, брошенных в эти камеры, где пахло кровью и хлором. Иногда их водили в санчасть и мыли под ледяными струями воды, а затем – обратно в тюрьму, где кормили какой-то безвкусной, но очень питательной смесью. А раз или два в неделю (время Первый вскоре научился считать) их выдёргивали из-за решёток. Орущих, плачущих, упирающихся их волокли в лабораторию. Собственно, даже не в лабораторию, а в анфиладу сообщающихся кабинетов, где всем заправлял доктор Толь.
Там их пристёгивали к креслам и смазывали сгиб локтя спиртом, чтобы вогнать в него стальную иглу. Ничего особенного, просто немного больно. Затем док отступал назад и ждал, пока Первого (или любого другого из «мальчиков») не скрутят страшные спазмы, унося их куда-то в вихре жёлто-зелёной мути. Всё в голове вертелось, и Первый проваливался в ничто. А потом снова оказывался в своей камере, по соседству с другими такими же – ворочающимися, стонущими, тяжело приходящими в себя «пациентами».
Поначалу в памяти Первого не откладывалось ничего. Разрывалась цепочка событий. Первый не знал, что он делал или что делали с ним, когда он находился под действием Препарата. Как не знали и остальные «мальчики». Но то был лишь начальный этап, как потом объяснил ему док. В этот период сознание раздроблено. То, что из него вытаскивают, живёт само по себе, не имея никакого отношения к личности подопытного. Это как бы новая личность. Она действует независимо от основной и содержит в себе только то, что в неё систематически вдалбливают и что вытягивают. А вытягивали здесь из «мальчиков» скрытые таланты.
Для них это были абсолютно новые умения, о которых в своём обычном состоянии никто из них не подозревал. Хотя, собственно, тогда из их двадцатки никто вообще ни о чём не подозревал, потому что ничего не помнил. Даже ходила мысль, что их всех создали искусственно.
Насчёт этого Толь сказал: «Чушь! Просто шок в сочетании с психологической обработкой. Ничего сложного». А вот таланты у них были и правда уникальными. Раньше ни в ком из «мальчиков» не было никаких предпосылок. Например, неуклюжий, грубый и вообще какой-то дурной Пятый вдруг оказался потрясающим художником. Он создавал орнамент поразительной красоты на огромных площадях, хоть нигде этому не учился и даже не знал значения слова «орнамент».
Поначалу Пятый работал где-то в закрытых помещениях. Потом доку Толю взбрело в голову, что «экземпляр не опасен и нуждается в социальном поощрении». Вскоре Пятый свободно ползал по стремянкам в коридорах тюрьмы, покрывая её стены узорами.
Потом Пятый исчез. Может, его действительно, как говорил Толь, приспособили под разработку нового военного камуфляжа. А может, и нет. Может, просто избавились от него, как от многих других «ненужных». Или что-то пошло не так, как было с несчастным Седьмым.
Тоже простой, нескладный, но очень милый парень, который поначалу и двух слов-то связать не мог, под действием Препарата научился просто самозабвенно врать, придумывая совершенно удивительные ситуации и байки. Оставалось лишь поражаться тому, откуда у него взялся такой шикарный словарный запас, а ещё – знание специфических областей вроде симптомов болезней. Пару раз ему даже удавалось убедить охрану снять с него наручники и выпустить из камеры. Он, наверное, мог бы сбежать, но вот только всегда возвращался.
Иногда Седьмой натыкался на доктора Толя, и тот вразумлял его, провожая обратно в камеру, а иногда и попросту на сообразительного охранника, и тот вталкивал его за решётку пинками. Но иногда… иногда Седьмой погружался в какой-то глубокий транс. И отнюдь не бредовый, а сложный, содержащий серьёзные размышления. В результате он приходил к выводу, что всё бессмысленно, и, очнувшись от ступора, сам плёлся назад в свою камеру.
Теперь Седьмой пребывал в трансе постоянно – его размышления стали потоком сплошного бреда, текущего из слюнявого рта. Его бедная голова с колтуном каштаново-рыжих волос перекатывалась по матрасу, порой свешиваясь вниз и ударяясь об пол.
Почему док от него не избавился? До последнего надеялся, что сможет вернуть его в адекватное состояние? Верил, что сломался не сам Седьмой, а какая-то ошибка закралась в финальную смесь Препарата? И вместо «слияния сознательного и бессознательного» приключилась психическая катастрофа, которую ещё можно исправить? Но Седьмой медленно умирал, и надежды дока таяли на глазах. Нет, почему Толь от него не избавился, как от остальных «неудачных»?
Далеко не у всех подопытных скрытые таланты были качеством положительным и вообще как таковыми талантами. К ним, например, сложно было отнести самозабвенное выдавливание прыщей, сковыривание нарывов, выщипывание бровей и ресниц, а то и поедание фекалий. От таких «мальчиков» сразу избавлялись. На их место приходили другие, занимая очередь в хвосте длинной вереницы «пациентов». Так, собственно, Первый и стал Первым, а Седьмой – Седьмым, и была между ними цепочка промежуточных номеров, ранжированных по силе умений.
У
