ктуру цедулу слуга верный до Львува доставил и пану Христофу передал.
Пан Бартош шаблею грозил и бранился непотребно, ибо бысть упоен владою, а холопы киями и ланцухами прымусили пана Христофа цедулу отдати, а в той цедуле показано, где належит шукати лар з клейнотами. То пан Христоф Сторымович Трызна досведчал, же ест наступца свого отца и просит панув бурмистров, радцев и лавников рачити прымусити пана Костомлоцкого повернуть цедулу и штраф помененому Костомлоцкому присудити, а маючы в том великий жаль и крывду немалую, і хотячы з тым паном Костомлоцким у суду належного правне поступовати, просил, иж бы тое оповеданье и жалоба была до книг меских берестейских записана. Што ест записано.»[17]
Я перевела дыхание и взглянула на парней. Валик мечтательно улыбался, у Толика блестели глаза, а улыбка стала более определенной и широкой. Исчезли без следа эти пятьдесят лет, испарились и колхоз, и ООО «Агровиталика Плюс», и тоска, и заботы, не было ни обсиженных дачниками холмов, ни зеленых жаб в телевизоре, ни Тарасенко[18] – здесь сидели дети Добратичей, и жизнь была впереди, и земля в этот вечер стала прозрачной, как стекло, открыв клады – и не только сокровища львовского ювелира… Ульянка глядела на нас насмешливо, но видно было, что и она, историк, которому не в новинку держать в руках древние бумаги, поражена.
– Ну как, все поняли? – спросила она.
– Вот это да! – Толик шумно выдохнул. – Чего же тут не понять: какой-то ювелир плыл Бугом, на него напали бандиты…
– Рэкетиры, – живо уточнил Валик. – Казаки-разбойники.
– Ага, рэкетиры, а он перед смертью ухитрился спрятать ларец с сокровищами да еще и передать писульку сыну… Записку, где тот ларец искать… А дальше что было? Отдал тот пан Костомлоцкий записку? А с кладом что? – поинтересовался Толик.
– Здесь больше ничего, кажется, нет, – ответила Уля. – Дальше идут другие акты.
– И все это было вот здесь, поблизости! Ведь Костомолоты – вот они, сразу за Бугом. Даже не верится.
– А что ж ты думал? Что здесь люди не жили? Не ели, не пили, денег не зарабатывали, авантюр не устраивали?
– Интересная у тебя работа, Алка! Это тебе не на тракторе навоз вывозить!
– Да какая она моя! Если бы Ульянка не стала просматривать папки, я бы их так назад нечитанными и отдала.
Я совсем, надо признаться, забыла об этих документах из минского архива.
Перед тем, как выехать из Минска, обуреваемая мыслями о самостоятельной жизни, я пыталась найти работу, лучше бы по специальности – торговать на Комаровском рынке подсолнечным маслом мне как-то не хотелось, – и обращалась ради этого ко всем знакомым. Ольга Бабкова[19], задумавшись на минутку, сказала этим своим голосом, в котором, за закрытыми ставнями, наверняка проживает Ольгина душа:
– Знаешь что, кажется, у нас в архиве есть возможность поработать
Протестация жителя Львовского пана Христофа Сторымовича, цехмистра ювелиров, на пана Бартоша Костомлоцкого о нападении, ранении и оскорблении. Происходило в городе Берестье Великого княжества Литовского дня 28 месяца июля года господнего 1650. Перед нами, бурмистрами, советниками и заседателями, этого дня по судебным делам в ратуше берестейской находящимися, устно рассказывал и жаловался житель города его Королевской милости Львовского цехмистр ювелиров Христоф Сторымович пан Тризна на жителя воеводства Берестейского его милость пана Бартоша Костомлоцкого, владетеля села Костомлоты и земель прилегающих, о том, что 26 июля этого года пан Христоф Сторымович, как человек спокойный, никому ни в чем не обязанный и покровительством закона государственного предохраняемый от различных неприятностей и клевет, находился на реке Буг по своим делам, шел правым берегом, разыскивая некий сверток, спрятанный там его отцом, паном Сторымой Тризной, как вдруг пан Бартош Костомлоцкий вместе со своими холопами напал и кроваво пана Христофа и бывших с ним людей изранил и избил, и пригрозил убить, и кричал, что не дозволит присвоить клад, который по закону государственному принадлежит пану Бартошу Костомлоцкому, поскольку находится в его земле. На это пан Христоф ответил, что ищет не клад, а вещь, принадлежавшую его покойному отцу, и показал такую записку, а также завещание своего отца. Упомянутый отец 2 года назад возвращался из Берестья во Львов водой, Бугом, и около Костомлоцкой мельницы напали коварные супостаты разбойники, отобрали имущество и убили людей, и спасения не было, но перед смертью пан Сторыма успел спрятать ларь с драгоценностями, который имел при себе, в определенном месте, и написал записку, каковую записку верный слуга во Львов доставил и пану Христофу передал. Пан Бартош саблею грозил и бранился непристойно, ибо был упоен своею властью, а холопы киями и цепями заставили пана Христофа отдать записку, а в той записке сказано, где следует искать ларь с драгоценностями. И вот пан Христоф Сторымович Тризна засвидетельствовал, что он – наследник своего отца, и просит панов бурмистров, советников и заседателей изволить заставить пана Костомлоцкого вернуть записку и штраф упомянутому Костомлоцкому присудить и, имея большое недовольство и обиду немалую и желая с тем паном Костомлоцким в суде соответсвенно закону поступить, просил, чтобы его рассказ и жалоба были в книги городские берестейские записаны. Что и записано (староукр.).
Придуманное автором лицо.
Придуманное автором лицо.
