лихорадочным огнем. Бровь мужчины чуть приподнялась: в Османской империи женщина не смела разговаривать с чужим мужчиной, за это можно было жестоко поплатиться. Эта зеленоглазая, видно, еще не научена, или рабыня решила использовать последний шанс. Но он вовсе не желал быть этим последним шансом, не затем в дом пришел.
Но тут появилась Зейнаб, и Настя поспешно отшатнулась от перил, понимая, что разговора с незнакомцем ей никто не простит. А жаль… Вдруг смог бы передать отцу в Рогатин, что его дочь Настю уже в Стамбул перевезли. Но она тут же вздохнула: хоть и передаст, поздно уже.
В комнате их было шестеро – шесть рабынь, голых под большими халатами, готовых показать свои беззащитные тела какому-то мужчине, а потом выполнять его требования, какие последуют. Лица закрыты, оставлены только глаза, но под большим парчовым халатом ничего. Настю еще никто из мужчин не видел нагой, она была в ужасе от предстоящего, и чтобы не броситься бежать, не забиться в истерике, старалась думать о том греке, что смотрел заинтересованно и насмешливо.
В комнату вошли мужчины, Зейнаб ткнула Настю в спину, чтобы опустила глаза. Мужчин было трое; первый, видно хозяин, тот самый, что предлагал девушек, потому что он шел, чуть согнувшись и показывая дорогу, руку держал, словно просил милостыню, двигался мелкими шажками, подчеркивая свою ничтожность по сравнению с покупателями.
Настя голову чуть опустила, но из-под ресниц следила за двумя другими, потому что это и были те, что разговаривали во дворе по-гречески! И главный явно тот самый молодой грек с насмешливыми карими глазами.
Она стояла ни жива ни мертва. Неужели он и есть приближенный султана?!
Хозяин показывал девушек, Настя стояла по очереди пятой. Она словно сквозь сон слышала, как нахваливает согнутый красоту и страстность рабынь, как усмехается грек. Девушки по знаку покупателя сбрасывали с себя халаты, оставаясь нагишом под пристальными мужскими взглядами. Он лишь задумчиво хмыкал и переходил к следующей.
Дошла очередь и до Насти; сама того не замечая, она вцепилась в полы халата, словно запахивая его глубже.
– Эту татары привезли, при набеге взяли.
Карие глаза снова встретились с зелеными, широко раскрытыми от ужаса. Настя понимала, что если ее заставят раздеться перед тремя мужчинами, она просто умрет. Ну, в крайнем случае, лишится сознания.
Продавец тараторил:
– Грамотна, несколько языков знает, поет, играет на музыкальных инструментах. Никому пока не показывали, чиста, как младенец.
Зейнаб, не дождавшись от покупателя знака, а от Насти послушания, сама взялась за хиджаб. Но от покупателя последовал совсем другой знак, по которому Настю раздевать не стали, но подтолкнули к другой двери.
Сам грек отступил в сторону, о чем-то разговаривая с продавцом; тот, видно, все нахваливал рабыню. Зейнаб за руку повела Настю во вторую маленькую комнату. Одна из обнаженных девушек тихонько фыркнула:
– Сейчас залезет, убедится, что была девственницей…
По
