Обскажу ему, недоумку, что к чему, коль он сам докумекать не может.
Тора ушла из покоев Добрыни с повеселевшим лицом. Прощаясь с Торой, Добрыня выразил восхищение ее цветущей внешностью, дивным блеском ее светло-серых глаз, красотой ее длинных кос, уложенных в замысловатую прическу. Добрыня дорожил дружбой с Торой, которая имела немалое влияние на своего вспыльчивого и падкого на вино супруга. Благодаря вмешательству Торы Стюрбьерн Старки порой шел на уступки Добрыне при дележе военной добычи и в спорах на советах.
Утром следующего дня Добрыня первым делом отправился в покои своего племянника. Там он столкнулся с книжником Силуяном, на котором лежала обязанность обучать Владимира чтению и письму. Силуян прибыл на Русь в числе пленных болгар после первого похода Святослава Игоревича на Дунай. Помимо славянской грамоты – кириллицы Силуян владел греческой грамотой и латынью. Силуян носил на шее маленький серебряный крестик, являясь христианином с самого рождения. Святослав Игоревич сразу обратил внимание на Силуяна, поразившись его учености при сравнительно молодых летах.
Поначалу Силуян обучал славянской грамоте старших сыновей Святослава Игоревича, а когда Владимир по воле отца отправился княжить в Новгород, то Силуян поехал вместе с ним, поддавшись на уговоры Добрыни.
Силуян сидел на табурете у окна и заострял маленьким ножиком гусиные перья, коими его ученики писали на бумаге буквы и слова. Чернила для письма Силуян тоже замешивал сам, используя для этого сажу, черничный сок и льняное масло. Кроме Владимира в обучении у Силуяна находились Буи, сын Торы, Судиша, сын Блуда, и еще несколько знатных отпрысков.
– Здрав будь, друже! – обратился к болгарину Добрыня, появившись в дверях небольшой светелки, служившей комнатой для занятий. – Где же твои ученики? Уже и петухи откричали, пора бы им за перья браться.
– Вчера кое-кто из моих учеников на пиру слишком долго засиделся, так они теперь дрыхнут в обнимку с подушкой, – проговорил Силуян, ответив на приветствие Добрыни.
– Племяш мой на пиру не был, я не велел его туда пускать, – сказал Добрыня. – Он-то почто так долго подушку обнимает?
– Владимир не подушку сжимает в объятиях по ночам, а красавицу Юлию, – с усмешкой обронил Силуян. – Тяга к Юлии пересиливает во Владимире тягу к учению книжному. Тут я бессилен, друже.
Силуян оказывал глубокое почтение Добрыне лишь при посторонних людях. Оставаясь наедине, эти двое вели себя по-приятельски. Их сближало возрастное равенство, общность интересов и сходство характеров.
– Что ж, придется мне потревожить сладкий сон Владимира, – произнес Добрыня с решительными нотками в голосе.
– Остерегись, друже, – с той же усмешкой бросил Добрыне Силуян, – а то испытаешь на себе гнев княжеский. В гневе-то Владимир дюже страшен!
– На княжеский гнев у меня управа найдется, клянусь Перуном, – промолвил Добрыня и скрылся за дверью.
Сказанное
