style="font-size:15px;"> Вместо того, чтобы наполнить меня бодрой конструктивной обидой, на которую, видимо, рассчитывал педагог, эти слова погрузили меня в апатию.
– Урок окончен! – объявил Улл. – Завтра последнее занятие. Будем рассматривать практические вопросы. Не опаздывайте…
Я решил дождаться, пока все уйдут из класса – и закрыл лицо руками. Шум и голоса вскоре стихли. Последним, что я услышал, был долетевший из коридора крик Улла, раздраженно отвечавшего на запоздалый вопрос:
– Нет! Лимбо это не рай и не ад! А мы не церковно-приходская школа!
Свидетели неизбежного
После того как наступила тишина, я на всякий случай досчитал до ста и только потом открыл глаза.
И вздрогнул.
Софи не ушла вместе со всеми. Она сидела рядом и внимательно на меня смотрела, ожидая, когда я вернусь к жизни.
– Напугала, – сказал я.
– Ты всего боишься, – ответила она рассудительно, – потому что вырос в полицейском государстве.
Почему-то эта рассудительность вывела меня из себя. Я решил перейти на английский.
– I always marvel at how an average American combines carrying all that crap inside his or her head with being brainwashed all the way down to her or his ass…[9]
Конструкция получилась корявой и громоздкой – английский был для меня непривычным способом изъясняться.
– What?
Я пожал плечами. Софи нервно засмеялась.
– Во-первых, не обязательно говорить «his or her», можно сказать просто «her». Ставь всюду женский род, и тебя никто не обвинит в гендерном шовинизме. А во-вторых, ты чего?
– Так. Не люблю, когда родину ругают.
– Ты смешной, – сказала она. – Вы, русские, вообще смешные. Потому что все принимаете на свой счет. А на свой счет надо принимать только деньги, остальное – спам. Ты вампир. Для вампира полицейское государство – еще не самое страшное в мире.
– Я знаю, – сказал я хмуро. – Самое страшное в мире – это я.
– У тебя мания величия, Рама. Но если ты хочешь увидеть что-то действительно страшное, сегодня такая возможность есть.
– Ты имеешь в виду свою душу? – спросил я. – Которую ты мне еще раз покажешь в хамлете?
Она снова засмеялась, но я почувствовал, что мне удалось ее задеть.
– Какой ты милый, baby, – ответила она. – А я решила, что вчера мы действительно стали ближе…
Мне вдруг сделалось стыдно. Я подумал, что веду себя как баба. А она при этом – вполне как мужчина. Следовало быть насмешливым и легким. И еще – пикапно-суггестивным.
– Конечно стали, baby, – сказал я. – Я просто валяю дурака. Извини, baby… Кстати, насчет полицейского государства. Тебе не приходило в голову, что педофилия среди англо-саксов – не отклонение, а плохо скрываемая ориентация молчаливого большинства?
– Нет, – ответила Софи, –
Я всегда поражаюсь, как средний американец совмещает такое количество дерьма в голове с тем, что его мозги промыты до самой жопы.
