бултыхается. Плавать не умеет, где же ему учиться-то было, в дачной бочке что ли. Еле-еле к бортику подчалил, цепляется за него, выбраться хочет, а ничего не получается. Бортик высокий и гладкий, из бетона сделанный, зацепится за него трудно.
Уж секунд десять прошло, как Василёк в пруду очутился, а проку всё никакого нет. Вылезти не может, и вытащить его некому. Машенька дома сидит, уроки учит. Да и мяуканье его не помогает, уж воды нахлебался, охрип, и силы покидают его. Ослаб совсем Василёк, затихать стал. Так бы и утонул бедолага, пропал бы ни за что ни про что, но тут вдруг уточки к нему подплывать начали.
То ли он им беспомощным птенцом показался, то ли какой инстинкт у них проснулся, а может они просто пожалели его, глупого неразумного котёнка. Но только ринулись они к нему всей своей дружной стайкой, да выталкивать его из воды принялись, выбраться ему помогают.
А одна молодая уточка та, что первой к нему ринулась и всех за собой увлекла, особенно усердствует. Подныривает под него, крыло ему своё подставляет, повыше Василька задирает. Старается, чтоб он не захлебнулся. Смелая уточка, упорная, подталкивает его, и всё повыше, повыше норовит.
И надо же такому быть, в какой-то момент она Василька так подбросила, что он даже из воды выскочил. И как раз на то место попал, где высота бортика чуть пониже была. Василёк из последних сил изловчился, за краешек уцепился, кое-как подтянулся и еле-еле из воды выбрался.
Упал на бетон бедняга, лежит ни живой, ни мёртвый, весь скукожился, чуть дышит. Шёрстка его пушистая вся намокла, сбилась, бока его худенькие облепила, рёбрышки оголила. Сразу и не поймёшь, толи котёнок лежит, толи от него шкилетик остался. И тут ему снизу с воды уточки крякать начали, спрашивают его, всё ли у него в порядке, живой ли. А громче всех крякает та смелая уточка, что его спасла.
– Кря-кря,… как ты там?… хорошо ли тебе?… ответь хоть?… – настойчиво крякает она, отзыва от него добивается. Ну а так как она из всей стаи громче и мелодичней всех крякала, то и звали её Крякушка. Тут уже и Василёк слегка отдышался, чуток пришёл в себя, голову приподнял и отвечает ей.
– Мяу-мяу,… вроде живой,… только устал очень… – хрипло промяукал он, а сам про себя поражается, – как же это так,… я утиный язык понимать стал,… и всё знаю, о чём они крякают… – подумал Василёк да попытался встать. А ноги его не слушаются, подкашиваются, не держат. Он два шажка ступил и опять присел бедненький. Его уже и холод пробирать начал, ведь осень все-таки, да ещё и вечер.
– Ой-ёй-ёй,… как же мне теперь домой-то попасть… – дрожащим голоском промяукал он и опять зашатался.
– Кря-кря,… а ты где живёшь-то?… – заслышав его, тут же переспросила Крякушка.
– Да вон мой дом,… вон и окошки мои отсюда видно… – всё ещё недопонимая, что с ним случилось, жалобно промяукал Василёк. И только он собрался ещё что-то мяукнуть, как видит, из подъезда Машенька выбегает и скорей к нему спешит. Оказывается она, когда в очередной раз выглянула в окошко чтоб посмотреть, как он там
