Мы не можем иначе, – сказал офицер.
– Правду? – переспросила она. – Да неужто мне ягненка жалеть?
Дети смотрели на нее, ничего не понимая, а она приказала:
– А ну-ка сбегайте приведите баранчика. Винцас, поди приведи!
Дети привели, и ей было смешно смотреть на множество солдат, которые стояли перед этой малой тварью, перед ягненком, стояли смирно, не шевелясь, будто перед генералами какими-то.
– Иди сюда, – махнула она тому долговязому, Янушке. – Бери, бери, коли сказано… Бери! Чтобы мне ягненка жаль было?
Строй рассыпался.
Подходили солдаты, серые, подходили и, присев, гладили ягненка.
А она радовалась, что они все проходят перед ней. Внимательно заглядывала каждому в лицо, искала, выискивала. Может, и Виктор с ними? Может, здесь он?
Потом все-таки решилась, спросила.
И выстроились перед нею двадцать три бойца Викторы. Только не было здесь ее Виктора. Не было с ними Вити.
Еще долго заходили в дом солдаты, весь вечер. И несли и клали каждый на стол – кто твердый кусок сахара, кто чудную четырехугольную буханку ржаного хлеба, кто жестянку с консервами или горсть сухарей.
Уже и стола не видно, только груда добра. Она все просила:
– Не надо… Заберите, не надо.
Но они не слушали.
А она все вглядывалась в лица, в каждое по отдельности. Может, ошиблись они, может, есть еще один Виктор, а им и невдомек. Может, забыли его позвать? Может, здесь он все-таки?
Так и не найдя, сидела потом на камне, во дворе, рядом с пожилым солдатом и все расспрашивала:
– Много ваших полегло, а?
– Много, – ответил он.
– Все обочины усеяли… И случайные были?
– Были. И сейчас есть.
– А по имени, по фамилии можно могилу отыскать?
– Чью отыщешь, а чью и нет.
Помолчали.
Потом она снова спрашивала:
– Какая жизнь теперь будет?
Он посмотрел ей в глаза и не сразу ответил:
– Трудная.
– И песни будут на улицах?
– А как же!
– Не хочу я, чтобы эту, знаете… «Если завтра война…».
– Теперь другие песни.
– И выборы будут? Снова голосовать надо?
– А как же!
– Стало быть, все как тогда. Стало быть, и землю раздадут людям. Опять все снова.
– Конечно!
– А… в Сибирь возить будут?
– Не знаю. Вот уж этого не знаю.
Долго сидели молча.
Наутро двинулись солдаты вместе с солнцем на запад, опять на фронт. У них, дескать, еще дальняя дорога. До самого Берлина.
Видно, и впрямь дальняя.
И снова жизнь началась.
Другая. Конечно.
Заново.
Все ли заново? Все-все?
Мы говорим:
Человек радуется.
