в опочивальню вошел взволнованный Федор Иванович, которому постельничий по дороге успел сообщить, в чем дело.
– Куда девалась грамота из этого ларца? – грозно спросил Василий.
– Не ведаю, батюшка-князь, – ответил старик. – Я к ней николи не осмелился бы и притронуться.
– Все вы святые! – крикнул Василий. – А грамота сама, что ли, улетела?! Опричь меня, только вы двое сюда вхожи, ваш, стало быть, и ответ! Коли сей же миг не сыщется пропажа, обоим велю головы снять!
– В животах наших ты волен, княже, – с достоинством ответил Федор Иванович. – С детских лет и я, и Тихон служим твоему роду честно, и не чаяли мы дожить до того, что ты худое на нас помыслишь.
– Прости меня, старик, – несколько успокоившись, сказал Василий, – ни на тебя, ни на Тишку я и в мыслях не имел. Лишь о недогляде вашем речь моя была. И грамоту эту надобно сыскать, чего бы то ни стоило. Как мыслишь ты, кто мог совершить такое подлое дело?
– Ума не приложу, княже. Ведь не то что в опочивальню твою, а и в смежные горницы, окромя тебя да Никиты Гаврилыча, почитай, никто не заходит.
– Ну, о Никите Гаврилыче тут и разговору быть не может! Припомните оба, не захаживал ли сюда еще кто?
– А ты, княже, когда в последний раз тую грамоту в руки брал?
– Невдолге после кончины батюшкиной, – немного подумав, ответил Василий, – так, должно, в половине ноября.
– Стало быть, тому уже месяцев восемь, как ее унести могли. А может, ты запамятовал? Не доставал ты ее, часом, в тот день, когда звенигородский князь тебе крест целовал?
В мозгу Василия молнией мелькнуло подозрение на князя Андрея: ведь это он пожелал целовать крест не в крестовой палате, а перед лицом архангела, в опочивальне! Но, вспомнив все обстоятельства дела, Василий тотчас отбросил эту мысль. В опочивальне было тогда много народа, – все вместе вошли, и все вместе вышли, – Андрей Мстиславич один тут не оставался и в тот же час уехал. Да и зачем ему эта грамота, коли он по своей доброй воле крест поцеловал и его, Василия, право признал полностью и при многих свидетелях? Нет, это не он сделал!
– Я в тот день грамоты не вынимал, – ответил Василий, – и была ли она в ларце, не знаю. Может, и прежде ее унесли. Припомните до́бро, не входил ли кто в опочивальню до того или после?
– В светлое Христово Воскресенье отец Аверкий захаживал, святой водой кропить, – подумав, сказал Федор Иванович.
– Ну, это не к делу! А не был ли еще кто?
– Воевода Алтухов, Семен Никитич, однова наведывался, тебя искать. Только в ту пору я сам был в опочивальне.
– Хотя бы и не был, на Алтухова помыслить нельзя. Значит, кто-то еще сюда лазил, и притом в тайности.
– Вспоминается мне, – нерешительно сказал Тишка, – кажись, невдавне до приезда князя Андрея Мстиславича отлучился я как-то по нужде из опочивальни, а когда воротился, в ту самую минуту оттедова боярин Шестак выходил.
– Шестак! – воскликнул Василий. – Что же ты сразу о том не сказал?
–
