научной деятельности. Первая же монография, представленная им на ученый совет омского университета, породила бурное возмущение со стороны признанных мэтров экономического факультета. Профессор Оливов просто из себя выходил, обсуждая его книгу. Он срывался на крик, – по его мнению, книга была написана неакадемическим языком и больше походила на беллетристику, чем на научный труд. Сам профессор в свое время работал секретарем парткома крупного колхоза и считался непререкаемым авторитетом в экономике социализма. Толику же просто скучно было складывать слова в скрипучие фразы того, что он называл «березовым веселым языком». Читать статьи и монографии, написанные мэтрами «научным» или, как они выражались, «академическим» языком, было неимоверно тоскливо. Отвращение доходило до физического ощущения изжоги. Короче, Толик «забил» на все их замечания и издал монографию в политехе, где к нему хорошо относились редакторы, с которыми он подружился еще во время чтения лекций у полиграфистов. Они вычитали его книгу, затем, деликатно похихикав в ладошку, предложили поправить несколько фривольных формулировок и опубликовали.
Обычно Толику везло с редакторами. Они увлекались его текстами и редактировали весело и живо, не придираясь к «запятым», но и не пропуская при этом неизбежные «ляпы» Толика. Видимо, их тоже угнетала среда «академического» языка.
***
СЧД 2. Мои родители. Сидите вы сейчас где-нибудь на облаке, «свесив ножки вниз», наблюдаете, как я живу, и неторопливо обсуждаете, радуясь или огорчаясь моим поступкам. И надо же, – вам нескучно друг с другом и вы не ругаетесь, как при жизни. Милые мои, а что ж вам мешало так жить «при жизни»? Насколько богаче была бы не только ваша, но и наша с сестрой жизнь? Может, дальше она сложилась бы по-другому? Ну, мне грех жаловаться, а сестре не мешало бы несколько поправить произошедшее лет пятьдесят назад…
Мои родные, хорошие, ну как же вы так…
***
Очередная книга Секацкого привлекла внимание Толика названием – «Бытие и возраст». В ней были приведены живые диалоги Александра Куприяновича Секацкого с заведующим его кафедрой на философском факультете СПбГУ Константином Семеновичем Пигровым. С работами последнего Толику не приходилось сталкиваться, но он прекрасно вел диалог и борозды не портил. По форме они оба явно работали под «Диалоги» Платона и это оказалось довольно живо и нескучно. Некоторые тезисы привлекли внимание Толика.
Во-первых, диспутанты-соавторы обозначили четкую функцию старости в жизни человека: функция старцев – философствовать, не гарантируя ни результата, ни качества. Толик призадумался – как-то неубедительно, пустословием попахивает. Обидно, однако… Но далее он прочитал: старость может восприниматься и как время свободы. И тут он вспомнил греческого европейца – профессора Караяниса, который
