лучащемуся здоровьем персонажу из «прошлого».
Саша сейчас ко всему был безразличен: к еде, к чтению, к людям, к себе. Перестал улыбаться, думать – почти все время пребывал в какой-то прострации, смотрел в одну точку и почти не говорил.
Веня смог вытерпеть только десять минут из разрешенных шестидесяти – невыносимо было наблюдать Санину отстраненность и при этом помнить какой он был раньше. У него сердце разрывалось от жалости:
– Держись, дружище, – пролепетал он на прощание, – скоро это пройдет. Тогда ты снова научишься улыбаться.
Вопреки надеждам Вени, Саша так окончательно и не стал самим собой. Каждый вечер он приходил к Сане (для этого приходилось давать взятки медсестрам и приносить спиртное санитарам), сидел с ним несколько минут и уходил разочарованный. А однажды – недели через три – Веник зашел проведать друга и узнал, что Сашу выписали.
Часть 2
MUTATO NOMINE DE ТЕ FABULA NARRATUR[5]
Глава 1
Скорее всего, мне жилось бы гораздо легче и радостнее, если бы я смог убедить себя, что сон, приснившийся в клинике, разрозненные картинки которого, даже не складываются в осмысленную картину – всего лишь сумбурное ничего не значащее сновидение. Но я откуда-то знаю, что это не так. Осталось ощущение, что я забыл что-то очень важное и если мне удастся восстановить события хотя бы в собственной памяти, то все измениться. Но я не могу, как бы ни хотел. Чувство потери, усиленное в сто крат непониманием в чем собственно она состояла – какое-то метафизическое недомогание, тем более опасное, что последнее время я не в ладах ни с настроением, ни с жизнью.
На работу я не вернулся. Пособия, выданного шефом (с пожеланиями скорейшего выздоровления и невысказанной надеждой, что я больше не переступлю порога нашего офиса), вполне хватало на то, чтобы раз в три дня купить пачку бразильского кофе, банку шоколадной пасты и буханку черного хлеба, а большего в этой «новой» жизни мне не требуется.
Ольга переехала в общежитие мединститута и больше носа ко мне не показывает. Стыдится. Для меня стало довольно неприятным сюрпризом то, что пока я был в клинике, она отдала мою собаку другим людям (ну, не было у нее времени за ней ухаживать!). Хорошо, хоть адрес оставила. Когда я приехал к ним забирать своего пса, оказалось, что их четырехгодовалый малыш очень привязался к нему. Откровенная истерика с его стороны, сто долларов со стороны его папочки, почти примирили меня с этой ситуацией. В конце концов, пес выглядел довольным, сытым и игривым, он успел отвыкнуть от меня за два месяца, а я больше не был тем беззаботным бесшабашным хозяином, с которым он так любил играть. Щенок еще – что с него взять!
Впрочем, я не в обиде – кто я такой, чтобы мешать счастью своей собаки?.. Мне бы сейчас с собственной жизнью разобраться…
Вот так, незаметно, я остался наедине с собой в полупустой квартире, полным разладом на личном и профессиональном фронте, огромной прорехой в памяти
Басня сказывается о тебе, изменено только имя (
