на маминых глазах – очень. Дурацкое желание, не спорю. Но дурацких желаний нет разве что у Богов, и то – не факт. Мама так и не успела в свое время узнать о том, что меня уже успели научить курить, а, уехав, занявшись деятельностью более интеллектуальной и интересной, я бросила. Почти. Как все, кто попробовав первый раз сигарету или бокал пива, сразу не решили что это «гадость редкостная» и не выплюнули.
А потом меня понесло. Сначала по стоптанной, мною в том числе, травянистой земляной тропинке, ведущей в школу, до сих пор не заасфальтированной. Мимо родных пенат к рынку, почему-то называемому «пятачком», мимо входа в студию кукольного театра, где мы сами шили кукол и придумывали сценарии представлений, мимо хореографической школы… Я несколько раз просила маму отдать меня на балет, но каждый раз слышала ее категорический отказ:
– Захотела искалеченной судьбы, уродливых ног, боли в суставах и растущих то и дело шпор? Без меня, деточка, я в этом не участвую.
Уж кто-кто, а мама знала о чем говорила. Еле отбилась от высшего хореографического училища в свое время.
Потом, мимо парка, где меня первый раз поцеловал мальчик из параллельного класса, мимо кинотеатра «Спутник», где кроме «Ну погоди!», «Кин-дза-дза», «Заклятия долины змей» и «Полета навигатора» больше ничего не показывали, но мы с компанией однокашников все равно посещали все субботние сеансы подряд.
Мимо. Все мимо и мимо. Просто шла, отдавая дань своему радужному детству, вопреки тридцатипятиградусной жаре и полному отсутствию движения воздуха. По раскаленным бетонным плитам парка, поросшим чахлой желтой травой, по неестественно потрескавшейся земле пустыря сразу за, еще при моем детстве, поломанными аттракционами.
Не знаю, сколько времени в этом городке не было дождя, нужно будет у мамы поинтересоваться… Деревья – уныло выжженные, люди – лениво-вымученные, стая бездомных собак, мимо которой я прошла с небольшой опаской, и та – меланхолично-дружно даже ухом не повела. Страсти-то какие… И все равно – с каждым шагом, с каждым смутно знакомым прохожим, я чувствую как оживают и расцветают всеми цветами радуги картинки моего светлого и потерянного детства. Многое уже забылось, многое, напротив, не забудется никогда.
Светлая ему память и новое воплощение.
О Господи, это еще что такое? В пяти шагах от меня стоит старое заржавелое «Солнышко» – качели с люлькой, делающие полный оборот на триста шестьдесят градусов сверху вниз, единственные, которые сломались не ранее, чем я вышла из возраста любителей подобных душещипательных аттракционов. В люльке, полусидя-полулежа, сидит замурзанный ребенок, лет шести. Взгляд у него совсем не ребячий – таким взглядом смотрит человек, полностью утративший не только веру в людей, но и в то, что жизнь – не воплощенный ад, хотя бы иногда. Губки поджаты, да и синюшные какие-то – голодный он что ли? Смотрит куда-то под мои ноги, но меня не замечает. Играет желваками, хлопает ресницами…
Медленно,
