style="font-size:15px;"> Вавилон встретил дождем. Капли проходили сквозь величественный купол, отчего он мерцал, будто созданный из миллиардов крошечных бриллиантов, и выглядел еще более потрясающе. У меня перехватило дыхание от восторга – и приятного, щемящего волнения. Дом.
Рядом со мной тихо ахнул второкурсник, а полковник ОМП на переднем сидении незамысловато воскликнул:
– Красотища-то какая!
Я недовольно на него покосилась – неужели нельзя восторгаться молча?
Оказывается, я успела отвыкнуть. После долгого отсутствия как будто возвращаешься в другой город. Все кажется иным. И даже родной дом воспринимается совершенно по-новому.
Все казалось таким незнакомым и каким-то нереальным – как город фей. Дома, непривычно ухоженные и шикарные, улицы, непривычно ровные и чистые, фонари, непривычно яркие и частые. Лавки, кафешки, салоны – кричащие, иногда в прямом смысле, вывески. И люди, конечно – никаких серых роб каторжан и песчаных униформ практикантов, совсем изредка – темные цвета ОМП. Яркие, красочные наряды дышат свободой, волосы, распущенные, крашеные, блестящие вплетенными чарами, лица – не измученные и унылые, а веселые, жизнерадостные, или сосредоточенные и озабоченные какими-то действительно интересными делами…
Меня подвезли первой. Двухэтажный дом встретил пышными клумбами петуний в зачарованном палисаднике и небесно-голубым фасадом. Перекрасила, все-таки, пока меня не было.
Я глубоко вдохнула насыщенный вавилонский воздух, взяла тяжелый чемодан и поднялась на высокое крыльцо.
Дверь тут же распахнулась.
– Привет, мам.
***
Стол ломился от выпечки, фруктов и двух видов жаркого. Мы не держали слуг – это был какой-то странный пунктик – и мама готовила все сама. Я с ужасом смотрела на это разнообразие и опасалась за свой желудок, привыкший к пресным кашам. И за фигуру, безусловно – круассаны с карамелью и шоколадом ей точно не пойдут на пользу. И даже стало как-то жаль себя – всю эту практику, все эти убогие завтраки, обеды и ужины, меня грела только мысль об идеальном плоском животе. И вот.
– Ты так похудела, Рина! – будто прочитав мои мысли, сказала мама.
– Видимо, это ненадолго, – пробормотала я и все же, отставив тарелку из-под мяса, взяла круассан. Один раз не жиробас, как сказал бы Вадя.
Мама сидела напротив, ничего не ела и не сводила с меня взгляда. Немного встревоженного и трагичного – она всегда смотрела на меня с каким-то трагичным выражением.
– Как там Вадя? – снова вторила моим мыслям она. Третий глаз у нее, что ли, открылся. Хоть она и была целителем, а все целители в большей или меньшей степени менталисты, ей досталась скорее меньшая степень.
– Поехал в Сады за какими-то букашками.
Обожемой, как это вкусно. Целая вечность без шоколада, как я жила все это лето? Да за это душу можно продать.
Надо надеть свои часы со счетчиком калорий – я
