круглое и обрамленное дорогой рамой с облупившейся позолотой. Далее стояла скамья, укрытая в беспорядке сваленной одеждой, под ней – огромный чан продолговатой формы, доверху нагруженный кулями и свертками. У двери валялось несколько пар сапог и чудовищных размеров топор. Олга поморщилась. Она не любила беспорядка.
Вода в умывальнике была холодной, с приятным металлическим привкусом. Олга ополоснула лицо и шею, фыркая и отдуваясь… что-то было не так… Она отерла лицо полотенцем и почувствовала, как с кожи сходит тонкая пленка.
– Что это такое?!
Змея поглядела в зеркало…
Наверное, она кричала, возможно, громко – все вылетело из памяти. Остался только ужас пережитого заново кошмара. Там, в предательски правдивом стекле была не Олга, не человек, а какое-то чудовищное подобие ее, созданное в воспаленном воображении одержимого тьмою.
Олга давно не видела своего четкого отражения. Она помнила, что после болезни все волосы на ее теле вылезли, не осталось даже ресниц, а кожа в области спины, плеч, шеи и затылка покрылась розоватыми пятнами, сошедшими после трех недель тренировок, но не до конца. Волосы же росли медленно. В остальном ничего не изменилось.
А теперь ее некогда милое круглое лицо превратилось в жуткую маску. Скулы и подбородок заострились, нос вдавило внутрь черепа. Рельефными на худом лице остались лишь верхушка тонкокрылого носа да полные губы. Отросшая неровными прядями щетка волос на голове приобрела странный зеленоватый оттенок, что было заметно даже при мутном свете зимнего солнца, проникавшего сквозь оплывшие слюдяные стекла маленького окошка. Пятна на коже ороговели, побурели и лоснились, как рыбья чешуя. Радужка глаза пожелтела, увеличившись в размере, зрачок уподобился змеиному, уши приобрели почти правильную округлую форму, череп сузился и вытянулся. Поверх бурого рубца на левом глазу, склеив веки, наросла тонкая пленка, которая теперь и сходила с кожи. Олга стала похожа на гадюку со скальпом стриженой кикиморы на лысой макушке.
Змея закрыла лицо руками. Ее била крупная частая дрожь. Бессилие что-либо сделать, противостоять вторжению, мучило ее в этот момент больше, чем собственное уродство. Кровь закипала от жгучей, не находящей выхода ярости. Она осознавала беспричинность и странность такой внезапной и сильной вспышки ненависти ко всему живому, но не могла совладать с этой стихийной лавиной чувств.
“Я схожу с ума?! Что со мной?! – испуганными зверьками метались мысли. – Человек борется со зверем! Неужели я настолько слаба, что не смогу побороть в себе это бушующее чудовище?!”
Страх победил. По какому-то странному извращенному закону, установленному Всеблагим Творцом в назидание детям его, именно это низкое подлое первобытное чувство в большинстве случаев оказывается сильнее. Сильнее любви, добра, рассудительности, преданности. Сильнее смерти. Воистину, сей закон универсален, он не имеет ни положительного, ни отрицательного знака. Чтобы выжить, необходимо
