от подобной перспективы. Как бы призрачно ни было такое понятие, как душа, потерять ее – значило утратить человечность, а это страшнее любого греха, ибо нарушить столь сложное естество, созданное Творцом, чревато неприятностями. Так наставляли в храме, и Олга не считала это учение богословской чушью. “Все едино и совершенно в своем единстве. И единство свято, как свят Творец. И человек не в праве нарушать то, что создано не им, ибо все создано для него, и он создан для всех”. Как же можно без души остаться человеком?! Вот если вырвать сердце, во что превратится живой, кроме как в труп?
Не надо обладать большой проницательностью, чтобы понять причину Олгиных тревог. Лис, буравящий ее своим взглядом, догадался и произнес со странной… злобой ли?.. в голосе:
– На тебе нет Печати.
Змея в изумлении не нашла ничего лучше, как задать глупый вопрос:
– Почему?
– Когда оракул пришел к тебе, я убил его.
Олга, открыв рот, не страшась, разглядывала сумасшедшего йока, посмевшего совершить такое… такое преступление. Лис внимательно следил за ее реакцией, презрительно скривив тонкие губы в усмешке. Выждав пару мгновений, он наклонился к ней через стол.
– Назови-ка мне свое имя.
Олга насторожилась.
– Какое именно?
Лис удивленно приподнял одну бровь.
– А у тебя их много? Ну что ж, давай по-порядку, все, что помнишь, начиная с мамок-нянек и кончая храмом. Говори!
– Мое первое имя – Олга, дочь Тихомира-оружейника и Луты-кружевницы. Мое второе имя – никто. Мое третье имя – Змея, “дочь смерти”, дух зверя…
И лишь когда Олга закончила свое краткое жизнеописание, она осознала, что совершила самую большую ошибку в своей жизни. Причем, совершенно не понимая, как она умудрилась все выболтать. Это было похоже на колдовство. Холодный пот выступил на лбу, рубаха моментально прилипла к телу, пальцы предательски задрожали. Как же он сподобился сотворить с ней такое? Она метнула в его сторону настороженно-злобный взгляд. Лицо Лиса по выразительности напоминало камень и было такое же серое от усталости. Он, как изваяние, сидел, не мигая, несколько долгих мгновений, а потом как-то потек всем телом, подобно воску, тяжело опираясь на столешницу.
– А теперь ты можешь задать мне один вопрос, а я попробую на него ответить.
Змея посмотрела в черные глаза Рыжего, в пустое пыльное зеркало души, в котором нечему было отражаться. А ведь он был совсем мальчишкой, когда стал “сыном смерти”, не больше десяти лет от роду. Глупо обращать в таком возрасте, организм не выдержит. Странно, что он вообще выжил. Олге вдруг стало так по-волчьи тоскливо, что захотелось лечь и умереть. И в груди появилась давящая тяжесть неисполнимого желания попасть в родной дом, к братьям и сестре, к отцу и матушке. И она спросила Учителя, даже не надеясь на ответ:
– Ты отпустишь меня когда-нибудь?
Лис, качая головой,
