устало откинув голову и закрыв глаза. Змея повернулась лицом в сторону Учителя и сквозь приспущенные ресницы принялась лениво изучать его. Свеча хорошо освещала мерно вздымающуюся грудь нелюдя и руки, сложенные на разведенных коленях. Его запрокинутое лицо с чуть приоткрытым в глубоком дыхании ртом, оставалось в тени. Вот от жара бледная кожа начала краснеть, покрываясь мелким бисером испарины. Только в нескольких местах старые шрамы не меняли свой цвет, оставаясь белыми – на шее, запястьях и щиколотках, как будто, нелюдя долгое время держали закованным в кандалы. Что ж, все возможно. Все-таки, он больше похож на птицу, чем на лиса. На мелкую пакостную пичугу. Нет, не так. На обтрепанного злого ворона. Такой же черный, и все время препротивно каркает.
Ворон – воронок,
Сядет на шесток,
Склюет наше горе,
Да выбросит в море.
Слова давно забытой песни сами собой всплыли в памяти, навеянные трескотней обрадованных теплу сверчков. Лис встрепенулся, как будто услышал чужие мысли, и мутным от жара взглядом скользнул по обнаженному телу Змеи. Ловко соскочив на пол, он вынул из бадьи набрякшие водой еловые ветки, связанные грубой нитью, встряхнул и принялся за дело. Парил Рыжий отменно. Олга переворачивалась, повинуясь его указаниям, и думала о шрамах на красивом Лисьем теле, заметных лишь в такой вот жаре. Все возможно: и кандалы, и каторга, и рабство – все. Но ведь если спросить, так ведь и не скажет ничего. Буркнет что-нибудь расплывчатое, да и прогонит дрова рубить. Так было и с последним, третьим, вопросом, выигранным Змеею на трассе.
– Скажи твой дух запечатан или… или нет?
– Конечно, причем целых два раза.
И замолчал, предоставив Олге возможность самой делать выводы. И она делала, причем весьма неоптимистичные.
Если Лис и сумасшедший, то не потому, что Печать отсутствовала. Скорее всего, он некогда самолично повредил или вовсе сломал ее, тогда же и тронулся умом. Духа заперли вторично, а трещина в мозгу так и осталась. Возможно, поэтому он такой неуравновешенный. А может, он не простой дух, сорвавший затвор Печати? Возможно, он что-то иное, как и сама Змея.
Да, возможно… все возможно.
Лис, убрав со лба мокрую прядь черных волос, бросил веники обратно в бадейку. Олга ужом проскользнула в дверь, и, прыгнув голышом за порог в объятия морозной зимней ночи, нырнула в ближайший сугроб. На мгновение перехватило дыхание, и холодный липкий ком, застрявший в горле, вырвался наружу залихватским “ух!”. Она вскочила и, обжигая пятки о колючий снег, бросилась обратно в тепло. У самого крыльца ее вдруг остановила ледяная волна, окатившая дрожащее тело с ног до головы. Олга завизжала, прикрыв ослепшие на миг глаза от брызг ледяного огня. Уши заложило и стало больно дышать. Но все это лишь на миг. И вот она снова ощущает окружающую действительность – вот Лис, размахивающий пустым ведром, а вот – смех Рыжего. Олга зло глянула в его сторону. “Что-то ты часто
