каждого оставалась одинаковой – возмутительно высокой для обычных людей. Но потраченные деньги определенно того стоили.
Я надела заранее приготовленный халат и подошла к полочке с различными флаконами и пузырьками, где лежала расческа. Точнее, лежала бы, будь я аккуратной девушкой. Еще одна иллюзия самостоятельности – спорами и уговорами мне все-таки удалось убедить слуг ничего не перекладывать в комнате. Никогда не любила, когда в моих вещах копались, яростно отстаивая личное пространство. Уборку должны были осуществлять только с моего разрешения, а еще лучше – под чутким руководством. Беда заключалась в том, что отдавать распоряжения я практически всегда забывала, а вспоминала об этом только тогда, когда пыль на поверхностях становилась немым упреком.
Расческу обнаружить не удалось, поэтому пришлось остаться с носом, точнее, со спутанными волосами. Попытка прочесать спутанные кудряшки пятерней тоже не принесла должных результатов. Волосы свои я не очень любила, если честно. Они были не слишком густые, зато достаточно сильно вились. Из-за чего кошмарно путались, заставляя вспоминать такие слова, которые девушкам вообще знать не следовало. Впрочем, в минуты благодушия приходилось признавать, что каштановые локоны смотрелись вполне неплохо.
В спальне из-за затянувших небо туч было совсем темно, но я не стала заботиться об освещении. Скоро должен начаться ужин, но пока что можно позволить себе побыть в несобранном виде. Дождь тем временем все-таки начался, и комнату постепенно наполняла долгожданная прохлада. Капли с упоением били в окно, а ветер заставлял трепыхаться занавеску, которая в полумраке могла казаться фигурой танцующей женщины.
Я всегда любила непогоду, особенно нравилось засыпать под звуки бившихся в окна капель, сразу появлялось чувство защищенности, что ли, спокойствия. Думаю, что путешественники, продирающиеся сейчас сквозь ливень по тракту, со мной бы не согласились, но, как известно, у каждого свои предпочтения. Когда я была маленькой, во время дождя обычно прибегала к маме, мы вместе садились в кресло около камина, и она рассказывала разные истории. Сейчас я не помнила и половины сюжетов, но все они точно заканчивались хорошо, а добро побеждало или хотя бы перевоспитывало зло.
И именно мама первая узнала о моих способностях.
Дар исцеления мне передался от маминой бабушки, однако с ней повидаться я уже не успела. А вот ни отец, ни мать не обладали никакими магическими талантами, хотя маму всегда привлекало все необычное. Но вот упрекать родителей в отсутствии проницательности ни у кого бы язык не повернулся, потому что назвали меня созвучно с именем прабабушки Валии. В нашем особняке был только один портрет родственницы, и по нему даже прослеживалось некоторое сходство между двумя целительницами в роду. Во всяком случае, глаза мне точно достались ее – серо-зеленые, тогда как у отца и матери они были голубыми.
Я
