будут задавать глупые вопросы на непонятном для меня языке. Одним словом лезть в душу. У меня появилась даже дурацкая идея заткнуть уши ватой или одеть наушники, но так как появление поклонников стало бы ещё более неожиданным, а значит, ещё неприятней я отбросил эту мысль прочь. Людям безразлично с затычками ты сидишь или без них, скорее всего они стали бы меня просто теребить за плечо или за какое-нибудь другое место.
На лестнице появился Барышь. Сегодня он был одет во всё белое кроме обуви и майки. В белых джинсах такого же цвета лёгкой куртке с засученными чуть ниже локтей рукавами и чёрного майке. Пояс его украшал чёрный ремень с металлической пряжкой типа “Крокодил” и чёрные с коричневыми разводами высокие итальянские ботинки. Хорош нечего сказать! На его лице блуждала характерная загадочно-невинная улыбка.
–– Как дела? Он протянул мне руку. По-русски этот молодой турок объяснялся сносно, говоря наши слова вперемешку с английскими, но мне было до него далеко. За пол года я не выучил и ста слов на его языке. Это было не явной тупостью с моей стороны, просто я не желал изучать этот язык. Его не принимал мой организм, моё внутреннее я. Оно не хотело впускать турецкий ни под каким соусом.
–– Guzel!
Выполнив ритуал и увидев, что работать я ещё не начал он ушёл в свою лавку, а я, поставив мольберт рядом со стеклянной дверью ведущей на улицу сходил за подрамниками стоящими в маленьком подсобном помещении. Там у уборщиков находился их инвентарь. Мётла пылесос и тряпки, а у меня с Зайцем все, чем мы дорожили больше всего. Наши художественные материалы.
Какое всё-таки это мучение делать живопись с фотографий полученных по Интернету перетащенные на дискету, а затем отпечатанные в цифровой фотолаборатории. Человеку не сведущему всю тоску этого предприятия не объяснить никогда. Не видя натуры не ощущая дыхания и характера портретируемого создать что-либо стоящее практически невозможно. Надо рисковать или идти на эксперимент, создавая работу “А-ля” авангард или придумывать нечто невообразимое, чтобы скрыть характерные черты. И то и другое хреново. Дело в том, что не каждому лицу подходит грубый стиль. У меня задача была ещё сложнее, написать четыре разных портрета. Самого Бернхарда его жену очень милую по всей вероятности женщину, их сына молодого парня лет двадцати и дочь приблизительно такого же возраста. И сделать это надо было в одной манере потому, что там, в далёком Лондоне висеть на стене они будут, скорее всего, вместе. Не видя их, не поняв, чем они “дышат” можно было написать совершенно других людей ведь у каждого человека есть свои только ему присущие особенности, которые, к сожалению, знают лишь очень близкие родственники. Проблема состояла ещё и в том, что о манере написания портретов не было сказано ни слова. Как делать? В авангарде, в импрессионизме или реализме? После всех «титанических» усилий мне могли просто не заплатить, а я если и получил бы деньги, то лишь символическую сумму.
