боль, страх…
Они всегда сопровождают Братьев… Только появление… одно появление – и снова кровь, боль и страх…
Прижавшись спиной к столбу, сидела женщина. На культю, оставшуюся на месте оторванной кисти руки, ей уже нанесли гель, прикрепили медпакет на предплечье. Женщина, залитая кровью, не отрываясь смотрела на свою уцелевшую руку и что-то говорила ровным голосом, словно объясняла кому-то что-то…
Касеев подошел.
– Маникюр… Я только вчера перед самым отъездом сделала маникюр. И что теперь? Мне вечером выступать. И как прикажете? Все смотрят на руки. Это виолончель, представьте себе. Это руки. Это пальцы и ногти. Люди смотрят на мои руки, когда я играю. Нельзя хорошо играть неопрятными руками. Нельзя. И что теперь прикажете делать? Маникюр… Я только вчера перед самым отъездом…
Кто-то сильно толкнул Касеева в плечо. Полковник. Он, казалось, просто не заметил Касеева. Он держал в опущенной руке пистолет и шел, глядя перед собой пустыми глазами.
Касеев вначале хотел остановить его, тронуть за плечо, но вдруг увидел, куда смотрит полковник, и понял, зачем он идет.
Железнодорожный начальник отряхивал свой мундир. Среди крови и боли он выглядел словно пришелец из другого мира. Ему повезло, он лежал без сознания, когда…
– …Это руки. Это пальцы и ногти. Люди смотрят на мои руки…
Касеев, не отрываясь, смотрел на руку полковника. Рука с оружием чуть покачивается в такт шагам. Еле заметно, словно пистолет весит десятки килограммов. Пальцы держат оружие крепко, побелели суставы.
– …Нельзя играть хорошо неопрятными руками… Пистолет качнулся и пошел вверх, увлекая за собой руку. Это он все решал, пистолет. Рука только подчинялась ему, а полковник следовал движениям своей руки. Медленно двинулся указательный палец на спусковом крючке. Чуть-чуть, всего пару миллиметров.
Из дула медленно, нехотя выплеснулось пламя, ствольная коробка сдвинулась назад, обнажая ствол, вверх и вправо вылетела гильза… Пистолет вскрикнул, как кричит женщина, рожая.
А пуля… Пуля головой вперед медленно выскользнула из ствола. Касеев видел, как пуля на мельчайшую долю секунды замешкалась, словно в приступе агорафобии, но потом, увидев цель, метнулась вперед, стараясь как можно быстрее преодолеть расстояние до головы железнодорожника. Этой пуле, как миллионам и миллионам пуль до нее, очень хотелось понять, выяснить, что крепче– она, пуля, или человеческая плоть. Что сильнее.
Касееву казалось, что пуля вдавливается в воздух, что с натугой протискивается между его молекулами, что стонет от этой непосильной работы…
Грохот, шлепок, брызги крови и падение тела… Сразу, одним мгновением, человек умер, умерла пуля, захлебнувшись его кровью. Еле слышно застонала осиротевшая гильза, упав на землю. Щелкнул затвор, досылая новый патрон.
Железнодорожник отлетел к бетонной опоре и медленно сполз по ней, запрокидываясь на бок.
– Сука! – ровным голосом сказал полковник. – Сука.
Но
