легкое. Пахнет незнакомо – чем-то сладким, по́том тоже пахнет, но не резко, даже приятно. Лекс повернул голову и шепнул тихо-тихо:
– Извини.
Вита тут же подвинулась ближе, прижалась мягким телом к плечу, навалилась на грудь, жаркими губами прикоснулась к уху и зашептала:
– Ничего, это ты меня извини, я греться пришла, замерзла, а ты краси-и-ивый, молодо-о-ой…
Лекса охватило непонятное томление. Кости его стали, казалось, мягче глины, мысли разбежались. Ладони Виточки скользили по его лицу, телу, и шепот ее, едва не заглушаемый ударами сердца, не прерывался:
– Красивый, такой краси-и-и-и-ивый…
Лекс схватил Виту за плечи, притянул к себе, неумело поцеловал, заставив замолчать. Губы у нее были горячие и мокрые, она зачем-то лезла в рот Лекса языком, это оказалось не противно, а даже приятно. Вита колыхалась под его руками, волнообразно изгибалась. Лекс подумал, что она хочет освободиться из его объятий и отпустил, но Вита завозилась, щелкнула застежкой, второй, ухватила Лекса за руку, и в ладонь его легла полная, тугая грудь. Дыхание сбилось. Вита склонилась над парнем, скользнула волосами по его лицу. Он, кажется, сделал ей больно – Вита пискнула, потом зашептала на ухо: «Тише, тише, аккуратней, не надо сильно сжимать…» Лекс был беспомощен, и женщина делала с ним, что хотела. Освободившись от своих брючек и расстегнув куртку, она стащила с него штаны. Лекс зажмурился, хотя и так было темно, перед глазами вспыхнули радужные круги.
Вита забралась на него, оседлала, как ездового маниса, склонилась… Лексу стало жарко. Он уже не мог лежать так, не шевелясь, но боялся помешать, и стыдно было за свою неумелость, робость, и мысли дурацкие лезли в голову – что нужно ведь ласковые слова говорить, наверняка нужно.
Вита качнулась, еле слышно хохотнула, впилась губами в его губы. Лекс не мог сдерживаться, и она поняла, она знала, как сделать мужчине хорошо, она была повсюду.
Мир вокруг перестал существовать. Не было ни пещеры, ни Полигона, ни Артура, ни храпа Гуса, только женщина, единственная. Его, Лекса, женщина.
…Он смежил веки и потянулся к Низшим. Низшие узнали, отозвались всплеском радости. Низшие почти не разумны, их легко подчинить, вот он и связал их в единую сеть, он управляет ими, вкладывает свой рассудок, и Низшие смотрят, слушают и осязают за него, тянутся к своему хозяину.
Нет, не к хозяину. Низшие – руки, глаза и уши. Он – мозг.
Они – единое целое.
Сейчас Низшие в долине Полигона. Один развлекается с волками, другой – с «мясом», третий – с курсантами… Остальные тоже при деле. Пяти Низших достаточно, вместе с шестым Высшим они образуют устойчивое соединение, живучий организм, вершину эволюции.
Он заглянул в душу курсанта, шепнул пару слов, посмотрел, как Низший проталкивает стаю волков через им же установленную границу, как другой играет падальщиками – плетет их танец в белесом небе. Восприятие Низших гармонично, но его, Высшего, восприятие воистину прекрасно и полно, ведь он видит мир не только своими глазами…
