засекречено. Инициальный код 1799».
– Что это за тарабарщина? – опешил я.
– Именно, – засмеялся Обезьяна все тем же своим счастливым смехом, – тарабарщина.
– Что значат все эти цифры?
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – Обезьяна продолжал смеяться. – А еще интеллигентный человек. Один восемь три семь – это год смерти Пушкина.
– А что это за… – я совсем был сбит с толку, – что это за «инициальный код один семь девять девять»?
– Это год рождения Пушкина. Тысяча семьсот девяносто девятый.
– А почему?.. – я все не находился с вопросом.
– Вы хотите спросить, почему старшина отпустил меня, отдал мне честь и не оштрафовал за превышение скорости? – Обезьяна выдержал паузу. – Алексей, они как животные. Они реагируют на ключевые слова команд: «ФСБ», «агент», «код», «засекречено», «Путин». Если они видят что-то незнакомое, то предпочитают испугаться и спрятаться в кусты. Если не поворачиваться к ним спиной и не отводить взгляда, они никогда не нападут первыми. Они как животные, Алексей, поймите.
Последнюю фразу Обезьяна произнес скорее горестно. И еще минут десять мы мчались по перелескам между Рижским и Рублевским шоссе молча.
Хоть машин по рассветному времени было и мало, но на перекрестке Ильинского шоссе и Рублево-Успенского постовой милиционер приостановил всех, чтобы пропустить нас: видимо, давешний наш гаишник и впрямь «предупредил ребят по маршруту следования». Замелькали по обе стороны дороги пятиметровые заборы. Заулыбались с рекламных щитов самые покладистые на свете филиппинские горничные. Замаячили через каждые сто метров постовые. Но очень скоро мы свернули с Рублевки ко въезду в небольшой, но тщательно охраняемый поселок.
Забор вокруг поселка был каменный и с колючей проволокой поверху, не удивлюсь, если под током. Ворота были бронированные, судя по тому, как тяжело створка поползла в сторону, когда Обезьяна подъехал и посигналил. По-над забором повсюду вертели на триста шестьдесят градусов песьими своими продолговатыми головами камеры наружного наблюдения.
Зато внутри за воротами никаких заборов не было. Внутри был сосновый лес и пруд, вокруг которого, приветливо перемигиваясь окнами, стояло штук восемь больших и дорогих домов, построенных, кажется, компанией Хонка, но, очевидно, не по типовым проектам, а на заказ.
– Что это за поселок такой миленький? – спросил я, вылезая из машины. – Никогда здесь не был.
– Это не поселок. Это участок, – улыбнулся Обезьяна, подхватил из багажника мой чемодан и потащил в самый большой дом.
Входная дверь в доме устроена была так, как устроены двери в депозитариях швейцарских банков. Обезьяна приложил палец к специальному сенсору, дверь подумала минуту, а потом стала медленно открываться. Толщиною дверь была сантиметров сорок, не меньше.
Прямо за дверью посреди обширной прихожей, украшенной
