тем особенным светом, какой исторгают лишь беспросветно влюбленные женщины. Они шли на кухню, где некто гремел кастрюлями, и где шкворчало нечто уютно-пахучее, как бывало в гостях у моей покойной бабушки поутру в детстве.
Кухня была просторная и вся из нержавеющей стали, как в хорошем ресторане. За восьмиконфорочной плитой над огромным огнем, подобно землекопу с совковой лопатой, орудовал китайским воком молодой человек в толстых очках. Обезьяна высвободился из объятий Ласки, подскочил к повару, панибратски хлопнул его по спине и радостно заорал:
– Здорово, Банько!
– Здорово, Обезьяна! – прокричал повар в ответ, не прекращая подбрасывать на воке свою стряпню.
– Скажи мне, Банько, как брат! Ты опять в мое отсутствие жахал Ласку?
– Конечно, Обезьяна! Как же я мог удержаться?
– А ведь я же просил тебя не жахать ее, Банько!
– Да, Обезьяна! Но как же я мог удержаться! Она же самая прекрасная девушка на Земле!
– Ну, слава богу! А то я переживал, что один люблю ее как дурак!
– Клоуны! – сказала Ласка.
А Обезьяна перестал тискать товарища, отошел к столу и, обращаясь ко мне, произнес спокойно.
– Знакомьтесь, это Банько. Банько, это Алексей.
Повар потушил конфорку, вытер руку фартуком и протянул мне:
– Очень приятно.
У него было застенчивое лицо, как у всех близоруких людей. Это был тот самый юноша, который с синим ведром на голове прыгал на Кремлевской набережной через правительственную машину. Он улыб-нулся и махнул пригласительно в сторону стола:
– Садитесь, пожалуйста. Завтрак готов. Или ужин?
Мы расселись. Банько поставил перед каждым тарелку «Виллерой» и разложил нам по тарелкам пахучую свою еду, напоминавшую некоторым образом итальянские ньйокки в сливочном соусе. Я попробовал. Было невероятно вкусно. Мне было так невероятно вкусно, как, я помню, в детстве у бабушки, когда я однажды встал совсем рано, чтобы идти на рыбалку, а бабушка кормила меня молочной пшенно-рисовой кашей с изюмом и курагой и, обращаясь сквозь потолок к Богу, приговаривала: «Господи, посмотри на нашего Алешу, посмотри, как мальчик хорошо кушает!»
Ткнув вилкой в еду, я спросил, что это, и Банько улыбнулся с застенчивой скромностью мишленовской звезды:
– Фирменный рецепт. Рожки с плавленым сыром Виола.
И все трое рассмеялись тихим и счастливым смехом.
Тем временем за окном рассвело и гомонили птицы. Обезьяне и Ласке, очевидно, не терпелось предаться ласкам. После этого завтрака или ужина мы порешили прежде всего отдохнуть. Мне выделили спальню. Я разделся и лег в чистейшую хрустящую постель. И впервые за многие годы заснул безмятежно, как ребенок. И даже не задумывался о том, что где-то здесь, в доме содержится под замком мой будущий подопечный – убийца, беглец и пленник.
Проснулся я ближе к полудню. Некоторым волшебным образом вещи мои
