флажком, возле которого кучковались невзрачного вида мужички в добротных обкомовских дубленках. Поодаль топтались две немолодые дамочки из женской партии, даже отдаленно не смахивающие на невест. И все. В такой компании успех был бы неминуем. И тут, на тебе, Красноперский! Он мгновенно оказывался в центре внимания, где бы ни появился. А переорать его было просто невозможно.
– Русский человек должен есть блины! Однозначно! – прокричал в микрофон охлократический лидер. – Под водочку. И тут же поправился: – Водочку под блины.
Охлос ответил одобрительным гулом.
Красноперский подал знак своим амбалам, те втащили на помост несколько ящиков водки, и сразу же началась раздача. Народный трибун черкал автограф на этикетке со своим портретом и швырял бутылку в толпу. Вытягивались руки, кто-то ее ловил, остальные, оставшись ни с чем, толкались у сцены, орали. Назревала давка.
Я понял, что все кончено. Водки у Красноперского было от силы на три десятка счастливцев. Но он ее им дарил, а наш Гена лишь подписывал бутылки, которые ему протягивали из толпы, то есть дарил только автограф. А кому он, на хер, нужен? Я оглянулся на Сергея – тот стоял как в воду опущенный.
И тут Клава, моя Клава, безо всякого микрофона рявкнула так, что ее, должно быть, слышно было у самого метро:
– Вы что, водку сюда жрать пришли?!
Над толпой повисла тишина. Владлен Красноперский застыл с раскрытым ртом, Геннадий уронил бутылку, и она шумно покатилась по помосту, Толя Горский озадаченно почесал бритый затылок. Ай да баба! Некорректность Клавиного риторического вопроса была очевидной. Конечно, водку жрать пришли. Зачем еще? Но Клавина реплика оказалась из числа тех исторических фраз, что круто поворачивают ход великих битв, а порой и самой истории. Рубикон перейден. Есть такая партия! Вы что, водку сюда жрать пришли?! И тут же, ловко манипулируя толпой, Клава добродушно, рассудительно, как-то даже по-матерински, не напрягая голоса – Сергей успел подать ей матюгальник, – успокоила готовую вновь взорваться толпу:
– Вот сейчас блинков напечем, тогда и выпьем. Под горячее.
Я был потрясен. Тихая, застенчивая, домашняя Клава, всегда замыкавшаяся в присутствии посторонних, завладела вниманием сотен людей. Она неторопливо надела поверх дубленки белый халат и подошла к печи. По ее знаку я раскрыл тяжеленную сумку, которую Клава собрала дома перед выездом в Сокольники, и она стала выгружать содержимое. Первым делом Клава поставила на конфорки большие черные сковороды. Предусмотрительный Сергей загодя завез сюда самые современные, с тефлоновым покрытием, но моя подруга им не доверяла – привезла свои, чугуные. Потом на свет Божий появилась закутанная в клетчатый плед гигантская кастрюля с тестом. Клава распеленала ее, приподняла крышку, подмигнула толпе и негромко сказала в матюгальник:
– На то и Масляная, чтобы на горках покататься да в блинах поваляться.
– Тебе
