это «завтра». Даже жадная жажда чтения, появившаяся в нём этим летом, не имела под собой какой-то перспективы. Он просто читал, потому что не находил в жизни ответов на многие вопросы, которые его мучили. Но чем больше он читал, тем больше вопросов у него появлялось, как будто писатели занимались только постановкой вопросов, потому что сами не знали ответа ни на один из них.
Привычный круг общения Володьки тоже стал распадаться. Школьные товарищи Санька и Сергей были женаты. Их теперь интересовали приземлённые вопросы жизни: как заработать лишнюю десятку и где купить детские зимние сапожки. На бесцельные прогулки по вечерней Москве в компании Володьки у них не было ни времени, ни сил. Глядя на них со стороны, Володька всё больше укоренялся в мысли, что, может, и жениться-то ему не стоит: какими-то пустыми казались ему эти простые семейные хлопоты, да и кандидатуры подходящей у Володьки не было. С новой знакомой Ириной всё было как-то неопределённо. Видимо, не зря ему Константин посоветовал не соваться к ней, знал, с кем имеет дело. Володьке казалось, что она как будто постоянно ускользает от него. Ему искренне хотелось каждый день видеть её, держать за руку, обнимать, но Ирина будто выставляла перед ним барьер, через который он не мог переступить. Вот уже несколько раз после встречи с ней Володька обещал себе покончить с этим и больше никогда не являться и не звонить, но не проходило и двух дней, как его снова тянуло в дом на Никитском.
Общение с Константином тоже с тех пор совсем разладилось. Несмотря на то, что с Ириной так ничего серьёзного у него и не завязалось, Володька испытывал чувство вины и сам избегал встреч с Константином. Наверное, зря Володька тогда позволил себе так грубо с ним разговаривать, может, у молодого художника искренние чувства.
Сегодня Володька вернулся с ночного дежурства в магазине в девятом часу утра. Следовало бы поспать, но сон никак не шёл в голову. Ворохом сами собой крутились мысли, Володька пытался уловить какую-нибудь одну из них и на ней сосредоточиться, но ничего не выходило. Мысли, будто назойливые мухи то и дело кусали его, отвлекая друг от друга и рассеивая внимание. Промучившись так до десяти, Володька встал и пошёл на кухню. Там для него был готов завтрак, бережно приготовленный мамой. Сама она ушла на работу ещё в седьмом часу утра, поэтому каша была холодная. Володька не стал разогревать её: на фронте привык к любой пище и в холодном, и в замороженном состоянии. Он даже не стал перекладывать кашу в тарелку (зачем пачкать посуду), сел и стал наяривать прямо из кастрюльки. Вот уже четвертый день он не видел Иру и не давал о себе знать, ждал, может, она сама позвонит ему, хотел этого звонка, томился ожиданием. И вот сейчас, отковыривая холодную засохшую кашу, Володька смотрел на телефон, прибитый к стене на кухне, и больше всего на свете желал, чтобы он зазвонил. Ловя себя на этой мысли, молодой человек ощутил к себе такую невероятную жалость и такое страшное одиночество, что резко и с силой бросил ложку в кастрюлю. Та издала противный алюминиевый лязг, но вслед за
