после двенадцати уже, танцевали под пластинки. А в тот день, позавчера, Ольга с утра отца поминать ходила, еще сказала мне, что устала сильно за праздники, отдохнуть хочет. Ну, и я тоже отдыхала, телевизор смотрела. Как пришла эта… старуха или бандит, я не знаю, к Ольге, я не слышала: телевизор заглушал. Услышала, когда дети закричали.
Она немного помедлила и продолжила:
– Ей раньше по телефону грозили. И в дверь даже по ночам звонил какой-то двоечник отчисленный – тот самый, наверное, что по телефону. Ольга ведь принципиальная была – кто не учит, никогда тройку не поставит. Бывало, что и отчисляли студентов из-за ее предмета. Но это раньше звонил тот хулиган, весной еще. Последнее время тихо было.
– Ольга Васильевна была принципиальным педагогом, настоящим советским человеком! – вставил Дмитрий Яковлевич Акиньшин.
Он даже вскочил при Тамариных словах, расплескивающуюся рюмку высоко поднял. Ну как без кафедры марксизма-ленинизма?! Они везде самые активные.
Акиньшина тут же поддержал старейший сотрудник кафедры, ныне пенсионер, Евдоким Иосифович Карачун. В городе его помнили еще по «тройкам» середины тридцатых. Многих он тогда на тот свет отправил. Город Б. небольшой, здесь все знали – что, где и когда.
Бэбчане с не до конца выветрившимся и до сей поры ужасом показывали вновь приезжим дома, где заседали «тройки»: расстреливали тут же, в подвалах. Впрочем, теперь в домах были магазины или даже обыкновенные квартиры.
Почти восьмидесятилетний ветеран Карачун и сейчас выступал с позиций идейного, сталинского толка, коммунизма. По старой памяти его побаивались, хотя он был уже пенсионер, два года назад вышел на пенсию. Изрядно пьяный, он попытался встать, но не смог. Однако рюмку держал крепко.
– Предлагаю выпить за принципиальность Ольги Васильевны, за ее преданность ко…коммунистической идее процветания. Когда мы только начинали с Ольгой… когда вместе закладывали основы нашего прекрасного будующего (он всегда так произносил), еще до войны и, когда в эвакуации были… я в Ташкенте трудился для нашей победы, а Ольга, кажется, здесь… И после войны тоже – нам приходилось бороться с многоголовой камарильей заклятых врагов: с заразой реваншизма, гидрой империализма, происками антисоветизма, кликой мирового сионизма и…и…ик!
Пьяненький Карачун не смог закончить тост: икота сразила его. Он действительно работал в институте со дня основания. Во время войны, правда, эвакуировался, жил в Ташкенте, но уже в сорок четвертом вернулся. Всегда отличался знанием конъюнктуры и потому был влиятелен. Говорить он умел, только как привык на лекциях – штампами, и то не всегда получалось. А выпить любил, особенно за чужой счет. Сейчас, в середине поминок, уже лыка не вязал.
Акиньшин, все время кивавший во время речи старейшины, подобострастно налил ему стакан воды.
В институте все знали, что это ветеран Карачун добился приглашения Акиньшина на кафедру. Они случайно встретились в Ворске на областной партийной
