жару бабушка наполнила ванную для поливки, и я туда погрузился. Шланг выскользнул и зажурчал в малину. Струя уходила, не растекаясь, в растрескавшуюся почву.
На веранде бабушка, вздыхая от духоты, стучала ножом по доске – крошила зелёный лук. Она собиралась жарить пирожки. Я поиграл немного с пластмассовым корабликом, потом, представив себя человеком-амфибией, погрузился на дно и стал громко выпускать пузыри. И вот, вынырнув за порцией воздуха, вижу, как бабушка, отшвырнув в сторону доску с луком, в одной тапочке, со всех ног несётся ко мне. Она бежала прямиком по грядкам, хрустя помидорной рассадой и распинывая вёдра. Такой прыти я от неё не ожидал! Подскочив, ухватила меня за волосы и вытащила из ванной, как щенка. Шланг заплясал и окатил её струёй. Она плакала от радости.
Так как бабушка работала, то для присмотра за мной был выписан из деревни двоюродный брат дедушки – горбун Габдрахман. Он появился на следующий день после того, как по телику показали спектакль «Карлик-нос», и принялся, бормоча, готовить на кухоньке суп. Я сидел на стульчике и зачарованный смотрел, как качается горб под шерстяной жилеткой и переминаются ноги цапли в больших тапочках. Он был явно из сказки!
Ночь всё меняет. Сад трогает тебя чёрными ладошками, ловит лицо натянутой паутиной, бросает за шиворот паучка. Чьи-то цепкие руки хватают за ноги и крадут сандалик. Красные ягоды наливаются чернилами. Огурцы и те будто измазаны сажей – висят баклажанами. Золотой ранет – обуглился, яблони шумят – шепчутся друг с другом. Близкие люди становятся чужаками. Я не узнал бабушку, которая показалась на тропинке. Потом увидел, как за забором покачнулось огородное чучело в шляпе и засеменило к дому. В мутном свете окна оно вдруг превратилось в соседа. Чудеса!
Как-то ночью на дачу нагрянули дядины друзья, все под хмельком. Дядя достал с чердака припрятанную рыболовную сеть, и они отправились в залив. Бабушка принялась стряпать. Я проснулся и присел рядом с ней. Шипела и брызгала сковорода, одно яйцо покатилось и разбилось, мука просыпалась на носки бабушкиных чувяков.
Вскоре в саду послышались голоса. Из тьмы начали выныривать лица. Парни как будто бы снимали с голов чёрные чулки. Все были мокрые, от них пахло тиной, видимо, когда шли с бреднем, то проваливались в ямы. В круге света с грохотом появились три ведра, полные выпрыгивающей краснопёрки. Тут же принялись чистить в две руки, чешуя летела во все стороны – снежком.
Утром ночных гостей и след простыл, только чешуя на траве да мокрая сеть на заборе говорили, что это был не сон.
Как-то в разгар лета мы вернулись в город посреди ночи. Не помню, почему так припозднились, кажется, ждали машину. Я вошёл во двор и не узнал его. Это была чаша, наполненная до краёв пряным запахом конопли, которая вымахала с человеческий рост. Чаша дрожала от сверчков. На втором этаже купеческого дома горел абажур, казалось, он плыл по ночному дворику и его, подпрыгнув, можно поймать, как мяч.
Я
