чтобы я карабкался на ощупь? Должно быть, торопятся, моя казнь сегодня не единственная.
Шершавые доски нагрело солнце, легкий ветер шевелил его темные волосы. Он пожалел, что не может увидеть родной город. Услышав колокольный звон неподалеку, он решил, что Богу, особенно сейчас, все равно. Перекрестившись, он стиснул зубы, превозмогая боль.
Правая рука была сломана, распухшие, посиневшие пальцы еле двигались. Левая кисть бессильно висела. Каждую кость в ней раздавили тисками.
Его узнал человек, которого он когда-то не убил. Он ни в чем не признался и поэтому сейчас ему отрубали голову. Он знал, какая смерть его ждет, если он начнет говорить и молчал – долго, почти месяц.
Опустившись на колени, он ощутил грубые пальцы палача, сорвавшие с шеи ее крест. Он никогда не снимал медное распятие, полученное из ее мягких, маленьких рук. Положив голову на плаху, он еще успел вспомнить ее лицо.
Проснувшись в ледяном поту, Петя уставился в беленый потолок комнаты постоялого двора.
Он перекрестился: «Господи, и привидится такое». Ненадолго вернулась легкая боль, иногда тянувшая в его левой руке. Подышав, он пробормотал: «Скорей бы домой, соскучился я. Хоть прямо сейчас в Кале езжай».
Петя зажег свечу и потянул к себе чернильницу.
– Счастье мое! Детям я отправляю отдельное письмо, а ты прочти то, что ниже, но не оставляй конверт на глазах у всех…, – он быстро писал, усмехаясь себе под нос.
Днем он дошел до английского посольства. Оставив донесения и письма семье, Петя забрал свою почту.
– Это не мне, – заметил Петя, разглядывая конверт: «Что, мой брат в Париже?».
– Да, – ответил чиновник. «Он сейчас как раз у посла».
– Я подожду в приемной, – решил Петя.
– Здравствуй! – Степан обнял его:
– Я встречался кое с какими людьми, мы говорили о нашем альянсе в Новом Свете. Дружеском альянсе, без бумаг и печатей, как мы делали с покойным Гийомом делали. А ты откуда здесь взялся?
– Почту сдал, почту принял, – улыбнулся Петя. «Отдохну пару дней и вернусь в Гент».
– Пошли, пообедаем, – сказал брат. «Редко такое счастье нам выпадает, вдвоем посидеть».
– Правильно, – одобрительно сказал Петя, когда брат выбрал вино, – надо, Степа, радоваться жизни. На меня посмотри. Я люблю поесть, выпить, люблю дарить жене шелк и бриллианты, и не собираюсь всю жизнь ходить в черном камзоле. Церковь я посещаю обычную, а не какие-то тайные сборища. Ты занимайся, чем хочешь, ради Бога, но не обвиняй других в том, что они Петрарку любят больше, чем Псалмы.
– Псалмы-то ты любишь, кстати, – заметил Степан.
– Тогда Евангелие. Написано хорошо, не спорю, но, нельзя всю жизнь читать только Библию. И кое-что другое я тоже люблю, – подозвав трактирщика, Петя заказал еще бутылку.
– Поэтому у тебя круги под глазами так и не прошли, – насмешливо сказал Ворон.
– Это от работы, – обиженно отозвался младший
