тряс его по осенней грязи, унося все дальше от Надеждина и все ближе к Северной Пальмире, он имел много времени дабы продумать план во всех подробностях. К несчастью ничего не придумывалось – иногда даже наличие времени и места неспособно заменить способность к аналитическому мышлению, в котором наш блестящий в целом граф был не всегда силен.
Тогда он решил не искушать понапрасну судьбу, а выполнив поручение князя немедля найти какого-нибудь петербургского приятеля, с которым было бы веселее скакать навстречу приключениям в дальнейшем. Чутье бывалого вояки, ни разу впрочем не бывавшего на войне, подсказывало ему что одним визитом к губернатору дело не ограничится. Поэтому пока что он просто скакал, не обходя вниманием ни один из лежащих у дороги трактиров, дабы поддержать свои силы в походе. К счастью в отличие от людей придорожные кабаки и постоялые дворы всегда отличались постоянством, и граф медленно но верно приближался к цели своего путешествия.
Северная столица великой империи, несмотря на столь громкое наименование, под дождем смотрелась весьма невзрачно и хмуро. Высокие каменные дома скрывались за пеленой набежавшего с Финского залива тумана, фонари желтыми пятнами сияли в ночи. Ехать с визитом к графу Палену несомненно было уже поздно – а посему следовало произвести срочную ревизию всех питерских кабаков на предмет нахождения своего приятеля по квесту, мусью Морозявкина.
Вольдемар Морозявкин был в некотором роде исторической личностью, так как вечно попадал во всякие истории. Собственно от рождения его звали Владимиром, но так уж повелось на Руси что если ты не князь Красное Солнышко то лучше именоваться на иностранный манер. Вечный студент, он на своем опыте воплощал поговорку «век живи – век учись», хотя и предчувствовал что помрет дураком. Успел он поучиться и в Московском университете, и за границей, словом был тем разночинцем, что берется за все, с равным успехом или же отсутствием такового.
Природное беспокойство и непоседливость не позволяла ему остановиться на каком-либо одном предмете, ни философия ни медицина не стала для него той путеводной звездой, что должна была протащить через всю жизнь и наконец счастливо привесть к могиле. Ни в Сорбонне, ни в Лейпциге он хоть и побывал, но не остался, познакомился со множеством молодых и золотых дворян, но протекции не получил, и жил тем что давал уроки философии и французского языка питерским барышням, не брезгуя впрочем ни медициной, ни цирюльным ремеслом, ни даже и гаданием. Он как-то помог графу Г., с которым весьма сдружился во французской стороне, раздобыть украденные из России необычайно секретные бумаги, и даже был представлен к ордену Св. Анны, но полагающегося к нему дворянского чина так и не исхлопотал, предпочитая коротать время в кабаках в Адмиралтейских частях, в Московской, Литейной и прочая и прочая и прочая.
Учитывая столь обширную географию попоек приятеля, граф Г. оказался в некотором затруднении – трактиров и кабаков в столице насчитывалось столь много, что откуда начать поиски было решительно неизвестно. На
