я им подпою. Может, вскину руки к небу и буду кружиться, и петь, и выть.
Но по пути к ним мое внимание привлекает разговор трех девушек моего возраста. Они сбились в кучку, выглядят нервными и усталыми.
Блондинка с густо накрашенными пурпуром веками и в длинном черном пальто говорит:
– Но я не говорила с родителями шесть месяцев. Они подумают, что я вру. Они так всегда думали. – Она смотрит на подруг, какое-то время молчит, сильно прикусывает губу, прежде чем продолжить: – Наверное, я могу позвонить тете. Она, возможно, одолжит мне денег. Я с вами поделюсь. И мы просто уйдет. Этим вечером, вместе. Если она как-то вышлет мне деньги.
– Да, уйдем, – кивает девушка с перышками цвета морской волны, воткнутыми в черные волосы, – но куда? Куда мы можем уйти?
– У меня есть подруга в Филли, – блондинка говорит медленно, словно строит планы на ходу. – Я уверена, что она живет на прежнем месте. Она разрешит нам поселиться в ее подвале. Я просто хочу вырваться отсюда, понимаете?
Третья девушка, в черных армейских ботинках вносит свою лепту:
– У меня есть пятьдесят баксов. Этого, наверное, хватит на всех, так? На автобусные билеты? – Ее левый каблук нервно постукивает по земле.
Я перестаю дышать, просто жду – жду, чтобы они сказали почему. Почему у них вдруг возникла отчаянная потребность покинуть Гдетотам? Я вновь думаю о Сапфир, крови на стенах. Может, они ее знали?
Первая девушка, блондинка, открывает рот, чтобы заговорить вновь, но тут Черные Ботинки замечает меня и локтем резко толкает блондинку в бок. Что-то шепчет остальным, и они отходят подальше.
Я продолжаю путь, подпрыгивая и размахивая руками, согреваясь, делая вид, что и не стояла, подслушивая. Подходя к танцующим парням, вижу, что они втирают в грудь не краску.
Это кровь.
Они порезали себя, грудь и руки, осколками разбитой винной бутылки. На земле вокруг них валяется множество пустых винных бутылок. Один из них смотрит прямо на меня и улыбается. Оскал волчий, одни зубы.
– Эй ты, – он нацеливает на меня окровавленный палец. – Что-то давно я тебя не видел, ты вроде бы здесь больше не тусуешься. И что это все значит? – Его веки дрожат. Он тянется ко мне, словно хочет схватить. Я ахаю и поворачиваюсь к нему спиной, потом поворачиваюсь лицом, снова спиной, снова лицом, и еще, и еще, и еще. «Нельзя останавливаться», – говорит мой разум. – «Нельзя», – говорит мой разум. «Пока нельзя», – говорит мой разум. «Еще шесть, и будет двадцать семь. Еще три. Хорошо. Теперь можно идти. Хорошо. Можно идти. Имеешь право».
Мне надо найти Флинта.
«Ку-ку ку-ку ку-ку». Не знаю, произношу я это слово мысленно или вслух. Оно отскакивает то от одной стороны черепа, то от другой. Я чувствую, каждый слог, каждую букву, каждый дефис. Я торопливо иду по переулку. Внезапно все другое, гротескное. Не Нарния. Ад. Вуаль поднята, и теперь видно все, что она скрывала. Вонь. Гниль. Все больные
