на броневики. Ловить этих неуклюжих чудовищ было очень просто, достаточно было на конец совсем недлинной нитки привязать кусочек мяса, добытого из ракушек, которых было в Деркуле огромное количество, или хвостик малька – и забросить эту приманку в воду. Не успевала она опуститься на дно, как в нее одновременно впивались мертвой хваткой клешни нескольких раков. Оставалось только потихонечку подтаскивать к себе обитателей глубин и, подведя в воде под них ладонь, пытаться схватить их. Правда, это не всегда удавалось, раки пускали в ход свое устрашающее оружие, больно щипали руки, но меньше чем за час удалось наловить полное ведро, и уже мальчишки принялись собирать хворост для костра – славная могла получиться пирушка, но Настена улучила момент и отпустила всех раков назад в Деркул. Мальчишки до того разозлились, что хотели ее поколотить, но не поколотили. Если честно сказать, то совсем немногим хотелось участвовать в приготовлении раков, наблюдать, как те заживо погибают в кипятке. Поэтому ругали Настену скорее для порядка и на ужин с удовольствием трескали тушенку с макаронами.
А потом сидели у костра, и физрук Николай Иванович растягивал меха перламутрового аккордеона, и все негромко пели песню, почему-то казавшуюся невообразимо грустной: «То березка, то рябина, куст ракиты над рекой, край родной, навек любимый, где найдешь еще такой, где найдешь еще такой?…» И огонь костра отражался в перламутре аккордеона и аккордеон казался раскаленным: плесни на него водой из Деркула – и он зашипит… «От морей до гор высоких, посреди родных широт, все бегут, бегут дороги, и зовут они вперед»…
Саше вспоминалось, как в седьмом классе они писали сочинение «Моя улица». Считалось, что это сочинение на свободную тему, учительница по русскому языку и литературе Песня Сольвейг (и почему ее так прозвали, ведь на самом деле она была, кажется, Лидией Семеновной?) думала, что в этой теме большой простор для фантазии, ведь всего в одном квартале пролегала Главная улица, а по ней в свое время гуляли и Пушкин, и Лев Толстой, и Алексей Толстой, да что там далеко ходить – гулял и Виктор Иванов, писатель, путешественник, знаменитый филуменист; рядом была и Чапаевская улица, где когда-то размещался штаб дивизии Василия Ивановича, – много хорошего и поучительного можно было написать, если подойти творчески к этому заданию. Но семиклассники все поняли неправильно. Если все они живут на одной улице, то и описывать должны ее – Дмитриевскую – решили они. А что можно хорошего написать про эту узенькую, темную, колдобистую улицу?
Саша долго сидел над тетрадкой, в голову лезли почему-то одни прилагательные: окаянный, деревянный, оловянный, стеклянный… Он написал: «В нашем замечательном городе есть замечательная…». Подумал чуть-чуть, и слово «замечательная» зачеркнул. Подумал еще и зачеркнул все остальное. Но вспомнил строгие глаза Песни Сольвейг и придумал улицу не существующую: «Моя улица, может быть, называется Мандариновой, потому что мандарины бывают на Новый год, самый лучший праздник. Тогда снег становится оранжевым от мандариновых корок. Вот и моя улица праздничная, хорошая улица.
