понятия не имеет, куда держать путь. Ну ладно бы в самом начале полета – в самом начале многие не знают, куда двигаться, а ведь летят они уже не первый день. И, кажись, не первый год. А куда?..
Харитон Харитонович зарос бородой, только фыркал, когда пилоты и штурман по утрам мылили-скоблили щеки.
– Негоже казаку быть с голым лицом! – говорил он.
– А вы в каком из казачьих войск состоите? – спрашивал первый пилот. – В Яицком, может быть?
Вопрос, думал пилот, был с подвохом: давным-давно не было никакого Яицкого войска, да и Уральское почти перевелось. Но Харитон Харитонович был начеку.
– В каком надо, в таком и состою! – ответил он с достоинством. – В Хлебном, Яблочном, Ежевичном!.. Есаул Ежевичного войска, позвольте представиться!..
Но, в общем, жили дружно, установили дежурство – мыть полы, чистить картошку, открывать банки с тушенкой. Штурман был большой мастер по части шашлыков, они получались у него ароматными, сочными – за уши не оттащишь – и иногда по вечерам он доставал мангал, шампуры; ему в меру сил помогали все, даже первый пилот, доверявший время от времени самолет автопилоту. Ну и второй пилот в таких случаях был начеку, снимал на полчаса свои наушники.
У штурмана, конечно, был свой шашлычный секрет, дело было в маринаде, специях, но подробностей он не раскрывал. Да никто на этом и не настаивал.
Под шашлык шло красное вино, но в меру. Игнат первое время не пил вообще, плевался, чего в нем хорошего – кислятина, с вишневым вареньем не сравнится? – но когда подрос, плеваться перестал.
Время от времени первый пилот затягивал песню:
– Первым делом, первым делом самолеты…
Харитон Харитонович с удовольствием подпевал:
– Обнимая небо…
Игнат удивлялся:
– Это ведь разные песни!
– Ну и что? – невозмутимо отвечал бывший истребитель, есаул Ежевичного войска. – Когда у человека душа поет, для него не имеют значение ни слова, ни мелодия… Главное в песне душа – согласен?
– Согласен! – отвечал Игнат, который время от времени доставал письмо счастья: как же он сумеет понять, что настал момент исполнения желаний и пора уже доставать из кармана карандаш и разборчиво писать: «Хочу…» Или наоборот: «Ни за какие коврижки не хочу…». Бочаров намекал, что он поймет, когда нужно браться за желания, но скоро ли это случится?
Но иногда экипажу и пассажирам приходилось вступать в настоящие сражения. От воронья отбиваться было легко – несколько выстрелов из маузера, и черные, истошно вопящие птицы рассыпались во все стороны. Второй пилот еще на часок снял наушники, постучал молотком, повизжал электропилой и собрал трещотку, которая строчила, как пулемет. Теперь при налете воронья второй пилот открывал дверь самолета, предварительно пристегнувшись ремнем к металлической стойке, и открывал трещеточную пальбу – бескровную, но очень эффективную – вороны стремительно уносились прочь.
– Почему они нападают на нас? – силился понять
