не увидимся, – с дрожью в голосе сказал Федотов.
– Прощай, – прошептал Б. и крепко левой рукой пожал руку товарища. В это рукопожатие он старался влить все свои чувства.
Ездовой тронул, и повозка понеслась. Б. видел еще несколько мгновений одинокую фигуру Федотова, стоявшего опершись на винтовку посреди шоссе и смотревшего ему вслед.
В повозке, кроме него, было еще двое: один старший лейтенант с шестью пулевыми ранениями в груди и животе. Он лежал без сознания и только тихо стонал при каждом толчке; другой – сержант-узбек. У сержанта была зияющая рана на голове – затылочная кость была сорвана и оттуда розоватой массой виднелись мозги. Он сидел по-турецки и ритмично раскачивался, не издавая ни звука. Вид его раны заставил Б. забыть на мгновение и палящую боль ожога, и нытье сломанной руки, и еще не прекращающиеся судороги в обеих ногах. Повозка мчалась, обгоняя беспорядочно идущих и бегущих людей.
Некоторые из бегущих пытались ухватиться за повозку и вскочить в нее, но, пристыженные окриками товарищей, отставали и сливались снова с общей массой.
Перед глазами Б. мелькали разные люди, разные лица: одни бежали в панике, дрожа и боязливо оглядываясь, другие шли молча со строгими решительными лицами, третьи пытались остановить бегущих, как-нибудь их организовать и подчинить военной дисциплине. Но вначале это удается очень редко.
Особенно ярко в памяти Б. запечатлелся образ молодой красивой женщины, которая, ведя за руку четырех-пятилетнего мальчика, спокойно шла вперед. За плечами у нее висела винтовка. Лицо ее выражало полное спокойствие и решимость. На фоне общей паники она казалась еще прекрасней. Она могла служить примером для многих. Мальчик удивленно и испуганно оглядывался по сторонам, но, видя спокойствие матери, не плакал и старался идти с ней в ногу. Как развивалась судьба этой женщины – неизвестно. Возможно, ей удалось пробраться глубже в тыл, возможно, она погибла от немецких пуль и снарядов, возможно, стала одной из многих героинь партизанского движения в тылу у немцев или героинь РККА…
По обеим сторонам дороги встают первые ужасные картины начавшейся войны: по бокам дороги лежат раненые с побледневшими, искаженными от боли лицами, горят дома и целые сёла. Кругом царит смерть и разрушение.
Но вот всё чаще и чаще слышатся громкие, уверенные голоса, отдающие приказы. Во всем этом хаосе неожиданности начинает проступать строгое лицо сознательной дисциплины. Масса бегущих постепенно замедляет свой бег, останавливается и, подчинившись единой воле, единому разуму, включается в работу общего механизма.
Бегущих уже почти нет. Теперь по дорогам движутся уже организованные группы войск. Одни из них начинают занимать оборону, другие продолжают еще движение дальше в тыл. Но это уже сознательное, согласованное движение.
Повозка продолжает мчаться в направлении на Чернавцы. В Чернавцах небольшая остановка: оставшиеся в селе жители выносят раненым немного молока, утолить жажду. У них на глазах слёзы, они сочувственно кивают головами.
