Съедаю тройную порцию и еще то, от чего отказались другие раненые, которые в силу своего состояния не могут есть.
Около 11 часов. Начинается сильная стрельба зенитной артиллерии. Очевидно, где-то недалеко немцы бомбят, потому что дрожат не только окна, но и даже довольно массивные стены. В голове проносятся самые разнообразные и сумбурные мысли, трудно дать себе отчет, о чем же, собственно говоря, думаешь. Состояние полубредовое. Первые два часа очень часто выносили умерших и приносили новых раненых. Моя палата, очевидно, для наиболее тяжелых, так как из одиннадцати человек только я да еще двое в противоположном от меня углу проявляют еще кое-какие признаки жизни. Но вскоре и они затихают…
С испугом прихожу полностью в себя: в голове проскочила мысль: «Где комсомольский билет?» Вспоминаю, что под подушкой. Для верности достаю его, смотрю на него. Уже четыре года он неразлучно со мной. В голове проносится мысль: «Ведь ты же теперь должен быть там, впереди, со всеми. Тебя обязывает к этому долг перед родиной, комсомольская честь и честь секретаря комсомольской организации». Но подняться нет сил. С болезненной усмешкой прячу его обратно под подушку.
В голове, сменяя одна другую, летят мысли: «Как там на передовой? Задержали ли? Где товарищи по полку?» Хочется узнать последние сообщения.
Около трех часов стрельба начинает стихать. Уже больше двух часов ни один медицинский работник не показывается в палате. Хочется есть и пить. Через несколько пустых помещений из женской половины доносятся слабо голоса. Собрав все силы, начинаю кричать: «Сестра! Сестра! Сестра!» Никакого ответа. Принимаю решение направиться на звук голосов. Но на полпути силы мне изменяют, и я на карачках еле-еле добираюсь обратно до своей койки и снова впадаю в бессознательное состояние…
Сколько прошло времени, не знаю. Прихожу в себя от звука голосов и шагов в палате. Уже темно. Вижу несколько силуэтов, ходящих от койки до койки с фонариком в руках. Моя койка в самом углу. От каждой койки доносится мужской голос, сухо констатирующий по-польски: «Умер». Группа подходит ко мне. Тот же сухой голос с затаенной злобой говорит: «А этот, пся крев, еще живет». Я снова впадаю в беспамятство…
23-е, раннее утро, только что рассвело. Прихожу в себя, с удивлением оглядываюсь, не могу понять, где я. Другая, почти пустая палата. Сразу же прошу принести мне мои документы, объясняю, где их найти, особенно боюсь за комсомольский билет.
Сестра на некоторое время исчезает. Когда она возвращается, я спрашиваю ее о документах. Она, по всей видимости, не затрудняя себя поисками, недовольно ответила: «Не зналязла». Я прошу еще раз. Получив в ответ: «Добже, на разе зачекай, тераз не мам часу». Она исчезает и больше не появляется. Я впадаю снова в бессознательное состояние. Сквозь полусон слышу какой-то шум и движение в палате. Открываю глаза, но полностью не могу еще отдать себе отчета в происходящем. Вижу группу военных, но без очков не могу понять, кто они. В голове мелькает мысль, что красноармейцы,
