в жизни друзьями богат (это очень справедливо, потому что в смерти быть богатым друзьями нельзя), то лучшей не надо судьбы. Совершенно необязательная зависимость. Друзья – показатель общительности, а общительными бывают, как мы можем догадаться, не только положительные герои. Если любовью, как солнцем, объят, – не отдай ее без борьбы. Не ясно, почему надо отдавать любовь, хотя бы и с борьбою? Если так ставится вопрос, то выходит, что предполагаемая любимая не так уж склонна к тому, чтобы лирический герой был «любовью, как солнцем, объят». Кто кого любит? В чем проблема? Почему нужно отказаться от любви, предварительно поборясь? Не ясно. Бессмысленно. В третьем куплете поэт совершенно неожиданно дает весьма практический совет: Если почетом везде окружен, то хмель от себя отведи.
Много нелепостей в этой песне. Но печальней всего отсутствие мудрости. Я далек от мысли делать для автора этой песни какие-то обидные выводы, да и права за собой такого не желаю иметь, знаю, что он сочинитель нескольких хороших песен, но несерьезность рассмотренного произведения только удивляет.
Еще более удивительные открытия можно сделать в двух текстах М. Рябинина на музыку Е. Барыбина, один из которых озаглавлен по-библейски незатейливо: «Все приходит» («Песня-74, сентябрь», редактор Э. Финкельштейн), а второй коротко и ясно: «Это так» («Песня-75, июнь», ред. А. Юсфин). Цитирую оба текста строчку за строчкой.
«Это так»: Под луной ничто не вечно. Это так.
«Все приходит»: Все приходит и уходит (так и хочется добавить: а в тюрьме моей темно).
«Это так»: Ох, как время быстротечно. Это так.
«Все приходит»: Но жить на свете нам не зря дано.
«Это так»: Оглянуться не успеешь, это так. Ты уже чуть-чуть стареешь, это так.
«Все приходит»: Мы на то и люди, что живем и любим.
«Это так»: А земля все также молода и еще прекрасней с каждым днем.
«Все приходит»: Мир огромен и прекрасен, небосвод над нами ясен.
«Это так»: Ла, ла, ла.
«Все приходит»: Лай, лай, лай.
Честно говоря, просто теряешься от обилия и щедрости образов, мыслей, рифм, от замысловатости приемов. И какая невыносимая бодрость – лай, лай, лай! И какая железная логика: «Человек, для других живи, будешь достоин большой любви!» Вот он, наконец, раскрыт секрет настоящего чувства! Которые не для других, те могут и не стараться.
Я пытаюсь представить себе аудиторию, которой были бы просто милы рассматриваемые строки. Кто какую глубину откроет в том, что «мы на то и люди, что живем и любим»? Кто, бродя бессонными ночами по мокрому асфальту, будет в радостном исступлении шептать: «Жить на свете нам не зря дано»? Что это вообще означает? Как будто не было до М. Рябинина ни Исаковского, ни Есенина, ни Прокофьева, ни Фатьянова.
Есть песни-однолетки. Они создаются, не претендуя ни на что большее, чем на самих себя. У этих песен есть точный круг своих возможностей, круг задач, точный жанр. Они,
