в самом деле, зачем ограничивать? У нас Третий Рим как-никак, и мы уже приближаемся к нравам Рима первого, где цезари тоже сидели сколько хотели, а потом назначали себе преемников. И ничего, стабильность у них продолжалась столетиями. Чем плохо-то.
Обращает на себя внимание и почти демонстративное пренебрежение «пиаром». Никто даже не пытался доказать народу, что происходящее – хорошо и правильно. Так, для галочки бубукнули в телевизор что-то вроде «увеличение президентского срока – это веление времени» (сам слышал). Ну, раз «веление времени» – значит все, приехали. То есть, значит, на народишко положили окончательно, с прибором. Вкупе с увеличением численности внутренних войск (назначение которых – воевать с народом) все становится оскорбительно понятным – «отныне вообще никаких разговоров, только дубинки». «Вы быдло и будете стоять в стойле».
Но мы не быдло. Мы люди. И хотя бы для того, чтобы остаться людьми, мы будем говорить. Хотя бы друг с другом.
Позволю себе некоторое отступление – о разговорах. Почему они важны – и почему нужно говорить даже о вещах, на которые мы ну никак не можем повлиять. Например, о действиях нашего начальства, от народа вполне суверенного.
Наше население (включая «думающий класс») относится к россиянскому начальству примерно как к неизлечимой болезни. Большинство старается вообще «об этом не думать», а симптомы хворей игнорировать, пока игнорируется. «Ну а как сляжем – так, значить, и помрем».
Меньшинство либо бодрится, либо истерит.
Бодрячков, когда они это делают публично, называют «лоялистами» или как-нибудь еще. Они стараются найти в действиях – и особенно в словах – коллективного путиномедведа что-нибудь хорошее или хотя бы обнадеживающее. Если начальство говорит что-то, что можно при некоторой фантазии считать разумным и правильным, в этом усматривают признаки грядущей весны. Если же оно что-то еще и делает – хотя бы безвредное – лоялисты ликуют: «это поворот, великий поворот к возрождению России».
Не будем над этим смеяться. Так утешает себя хроник – «вроде сегодня с утра дышалось полегче», «пописал без катетера, скоро поправлюсь», «пальчик шевельнулся, да я почти здоровенький». Понять это по-человечески можно. К тому же больного потчуют такими утешизмами еще и дяди-доктора – сидят и объясняют, что сегодняшние рези – к выздоровлению, и что пальчик сгнил и отвалился – тоже хороший признак, «заражение не перекинется на всю руку», а что дышать нечем – так это ничего, потерпеть надоть. Таких докторов, лечащих (во всех смыслах этого слова) русских людей, у нас тоже хватает: кто на зарплате, у кого классовый интерес, а кто-то думает, что «так и надо», «нужно же какое-то утешение, а там, глядишь, как-нибудь и образуется». Ну-ну.
Истерящих больше. Это люди, которые небезосновательно видят в начальстве врага и постоянно об этом кричат. Их беда – в том, что они кричат, плотно зажмурив глаза, и вместо того, чтобы видеть реальность (хотя бы в той части, в которой нам еще позволяют видеть), начинают безудержно фантазировать.
Я,
