Обобрали, ироды. Чуть душу не вытрясли. Все до копейки, сундук с костюмами и прочими принадлежностями, – и начал чуть слышно перечислять, что же лежало в сундуке. – Это что же такое делается? Куда же полиция смотрит?
– Дядя? – подошла к нему Катя, глаза уже успели распухнуть от слез, а нос покраснеть.
– Вы кто будете, сударыня? – уставился на нее с недоверием.
– Как кто? – удивился Киртанов, – это Катерина Петровна Аксенова, племянница ваша.
– Ах, Ка-а-а-тя, – как-то без особого трепета протянул Мокий, – ну, здравствуй. Не думал я, что познакомлюсь с тобой при таких печальных обстоятельствах.
– Да, папенька с ма… – но он не дал договорить.
– Надо же… Лишился всего. Думал, живым уже не выберусь из лап разбойничьих.
Тогда Катя посмотрела печальным взглядом на Лидию Васильевну, отчего у той сердце защемило.
После запоздалого обеда Мокий Филиппович окончательно пришел в себя. Выглядел мужчина вроде и благородно, но как-то несуразно. С виду и не скажешь, что приходится родным братом Аксенову – толстоват, ростом мал, на узких плечах еле проглядывалась короткая шейка, на коей сидела крупная голова с огромными глазами чуть навыкате, утиным носом и пухлыми губками. Одет он был непривычно, хотя, семейство Киртановых дальше родной губернии не выезжало, посему они не знали, что нынче носят в столице.
К вечеру Аксенов соизволил-таки посетить дом покойного брата. Вошел он в ворота, оглядел двор, потом поднялся на крыльцо, потрогал резные балясины, поковырял ногтем и все губы поджимал. И наконец-то вошел внутрь.
– За усадьбой я приглядывал, как мог, – зашел следом за ним Киртанов, – мои работники трудились в поте лица, но с жатвой успели.
– И много ли получилось зерна? – послышалось из подсобки, куда первым делом заглянул Мокий Филиппович.
– Достаточно.
– Это хорошо.
На его ответ Киртанов только головой покачал.
– Да, – вернулся мужчина в залу, стряхнул пыль с пиджака. – Брат мой, царствие ему небесное, прожил простаком. Домишко худое, чрезмерно скромное.
– Это вы поняли, позвольте узнать, оглядев подсобку? – Семен Владимирович сложил руки на груди. Человеком он был сдержанным, но встречая явное невежество и напускной снобизм, начинал закипать.
– Я это понял, стоило мне войти во двор.
– Хорошего вечера, сударь, – боле с этим человеком Киртанову говорить не хотелось. – Катерина пусть эту ночь у нас пробудет, вам все же осмотреться надобно.
– Верно-верно.
Когда Семен Владимирович вернулся, застал жену за столом в обеденной зале. Столько грусти на лице любимой супруги помещику наблюдать еще не доводилось.
– Где Катя? – сел рядом с ней, взял за руку.
– Спит. Устала, бедняжка, – затем посмотрела ему в глаза, – не помощник он ей, не помощник.
– Как ни прискорбно признавать, но это
