смешивался с запахом лежачих больных. Узкие окна давали мало света. Воздух, казалось, застыл в этих залах, его можно было нарезать ножом. Проходов едва хватало по ширине для тележек, на которых сёстры развозили еду, воду, на них же они забирали и судна с испражнениями и короба, в которые скидывали отработанными повязками. В воздухе постоянно стоял монотонный шум, состоявший из стонов, вскриков, скрипа колёс, и ещё десятков разнообразных звуков. Одна из тележек приблизилась к нам.
– Забирайте, – пожилая сестра указала нам на неё. Двое работников, стоявших впереди схватили верхнюю часть тележки за ручки, сняли с колёс и понесли к выходу.
– Эскул, не стой столбом, блевать на улице будешь, берите с Андрэ следующую тележку и несите. Поясняю для тебя, Холиен. Посуду оставите у входа в трапезную, там же бадья для дерьма, сливайте туда всё, повязки и гнилые бинты из коробов в яму на заднем дворе, бинты почище в мешки там же. Потом отнесёте в прачечную. Как бадья наполнится, несёте её в нужник и выливаете. Да осторожнее Эскул, не свались в яму снова! Ха-ха-ха… – Элькамино эта шутка показалась смешной.
Около часа наша шестёрка занималась выносом с этажей продуктов жизнедеятельности этого странноприимного дома. Продвигаясь между кроватями с тележками, я окунулся в уже порядком подзабытую атмосферу отчаяния и скорби.
Болезни, с которыми лежали здесь люди сделали бы честь любому справочнику в моём времени. О некоторых я только слышал от деда, другие в своё время изучал только по картинкам. Почти бессознательно, не обращая на улыбки работников, я соорудил себе повязку на лицо из относительно чистого полотенца, захваченного у трапезной.
Уже через час я понял, что лучше сдохнуть на улице без медицинской помощи, чем подвергаться лечению в этом странноприимном доме. Эта мысль гвоздём сидела у меня в голове на протяжении всего оставшегося времени, во время которого я занимался этой монотонной работой. Интересно, сколько выживает в обители в таких условиях. Никакой волшебной магии в лечении этих несчастных я не заметил. Многие просто гнили на своих койках, даже не притрагиваясь к еде и питью.
Единственное рациональное зерно, которое я заметил в организации больницы, это разделение на мужчин и женщин (мужчин держали на первом этаже, женщин – на втором). Оно хоть как-то вписывалось в мои представления о примитивной гигиене. Детей держали на женской половине.
Я находился среди больных и сестёр более пяти часов, и устал, словно весь день сражался с Парсумом, который убивал меня десятки раз. Я пропитался миазмами, которыми был насыщен воздух больницы Трёх Сестёр. Когда Элькамино объявил перерыв, я тупо уселся на колоду для колки дров у заднего входа трапезной. Руки и ноги гудели, никуда не хотелось идти. Было около четырёх часов по полудни. Обед должен был начаться через полчаса, надо хотя бы умыться и вымыть руки. Сменной одежды не было. Фартук спасал мало.
Здесь меня и нашла сестра Абигайль.
– Мастер
