меня успокаивает.
– Заключённым запрещено передавать посторонние предметы.
– Неужели вы считаете, что это может представлять какую-либо опасность. Что по вашему, я смогу сделать вооружившись ею? Сбежать отсюда, передавив железные прутья этой безделушкой?
– Не знаю. Возможно. А может ты хочешь покончить с собой с помощью этого?
– Я конечно немного слащаво выгляжу, но сомневаюсь, что смогу с её помощью повеситься, воспользовавшись вашим советом.
– Передавить вены.
– И как же это работает?
– Точно не знаю, но я о таком слышал, – он бросил резинку мне под ноги, – держи. Развлекайся. И это называется резинка для денег, да будет тебе известно.
– Спасибо, я постараюсь запомнить, – немного насмешливо ответил я, наклонившись к полу, – мне бы немного отмыться не помешало.
– Камеру нельзя покидать до окончательного выдвижения обвинений.
– Но я же тут все испачкаю.
В ответ я был удостоен лишь презрительным взглядом всех троих полицейских.
Темница, узником которой, я неожиданно для себя оказался, меня чертовски пугала. А ещё запах. Непередаваемая амброзия сырости и дешевого вонючего одеколона. Очевидно, что предыдущий постоялец этой отсыревшей за долгие годы камеры, совершенно не имел вкуса.
– Вот, – брякнул сзади начальник этого захудалого местечка, поставив перед решеткой железную миску с водой, – отмой хотя бы лицо. Выглядишь как настоящий психопат.
Холодная вода колола мне руки. Умывая лицо, я вдруг непроизвольно задумался о предназначении этой старой непригодной посудины, до того как мне принесли в ней воду. А ещё о том, что я мог бы схватить эту миску и затащить её в камеру, но они посчитали, что опасней будет дать мне канцелярскую резинку, которая к слову, сейчас очень помогала, тесно вплетаясь между мокрых пальцев.
Я расположился на скрипучей ржавой кровати намереваясь немного подумать над случившимся. Как вдруг из дальнего темного угла, донёсся знакомый голос, напугав меня едва ли не до смерти:
– Ну что вляпались мы с тобой, да?
– Кто здесь? – выкрикнул я схватившись на ноги. Я обернулся к источнику звука, которого не было видно, за блёклыми лучами пыли из окошка.
– Не думал что так все обернётся. Ты уж не серчай на меня, Платон, – я узнал голос, но никак не мог поверить своим ушам.
– Выйдите на свет. Я ничего не вижу, – все ещё опасаясь, что ошибся просил я.
– Боюсь встретить не совсем радушный приём с твоей стороны.
Я увидел это лицо, освещённое тусклыми лучами света и сразу узнал его. Это был старик. Обветшалый и немощный. Он смотрел на меня виновато и растерянно.
– Ах ты старый, мерзкий предатель! – я схватил его за шиворот и с силой прижал к стене. Я услышал как хрустнули его лопатки, и на секунду подумал, что мог их сломать
