времени почти не было, зимы проходили в душных классах за изучением кипрегеля и вычерчиванием карт, зато летом наступало настоящее раздолье. Практические занятия длились по два-три месяца, за время учёбы Ловенецкий побывал в самых разных уголках империи – от Архангельской губернии до Дальнего востока, и отовсюду привозил собственноручно начерченные карты. Несколько раз он поднимался в воздух на аэростате, оборудованном для аэрофотосъёмки, изучил основы фотографического дела и научился водить автомобиль.
Он не любил писать письма, не чаще раза или двух в месяц и с удивлением смотрел на своих друзей по курсу, многие из которых каждый день строчили письма в несколько страниц. Ему чаще всего писала Женя, гораздо чаще, чем он, в её непритязательных письмах было много неподдельной радости и жажды жизни. Как-то один из юнкеров заметил фотографию Жени среди вещей Ловенецкого, разложенных на койке. Сам Ловенецкий наводил порядок в тумбочке.
– Твоя невеста? – спросил он.
– Сестра, – недовольно ответил Ловенецкий.
Юнкер выгнул шею, чтобы рассмотреть карточку внимательнее. На фотографию родителей, лежащую рядом, он не обращал никакого внимания.
– Может, познакомишь нас?
Ловенецкий выпрямился, собираясь сказать резкость. Его визави был из того сорта мужчин, которых очень интересует вся низменная часть жизни, они любят рассматривать непристойные открытки и стыдливо посещают публичные дома.
– Она ещё маленькая, – тихо сказал Ловенецкий, встав так, чтобы вещи на постели были не видны из-за его плеча.
– По карточке не скажешь, – хмыкнул юнкер, не почувствовав угрозы. – Выглядит вполне себе.
Он облизнул губы, мелькнул белый налёт на языке. Ловенецкому стало противно. При мысли, что такие губы будут прикасаться к его сестре, потные ладони будут трогать её, а вожделеющие глаза любоваться её красотой, его замутило. Он не был ни ханжой, ни пуританином, как любого молодого мужчину его влекло к женщинам, просто удовлетворение своих инстинктов он никогда не ставил на первое место, стараясь отвлекать себя занятиями спортом, чтением или учёбой. Случались дни, когда он, мучимый естеством, ворочался на жёсткой постели и не мог уснуть, а когда засыпал, ему снились яркие, разнузданные сны. Тогда на следующий день он посещал какой-нибудь из весёлых домов почище, где случайная подружка своими ласками на некоторое время избавляла его от оков инстинкта. Он чувствовал себя свободным до следующего раза, обычно около трёх недель, пока опять становилось невмоготу, и он опять уходил в поисках избавления от поднимавшегося изнутри и затмевавшего все прочие чувства.
За время учёбы он ни разу не влюбился, и не завел сколько-нибудь прочных отношений с девушкой. Не время, считал он, цель его была неизмеримо выше, неисследованные земли манили его больше, чем прелести всех известных ему женщин.
Юнкер, наконец, что-то почувствовал. Он
