но только не в мою подвахту. Что-то мне не улыбается одному за всех вкалывать. (Здесь нужно пояснить, что на рыболовном флоте есть традиция – если размер улова превышает определённую норму, на помощь палубной команде для обработки рыбы выходят члены экипажа, сменившиеся с вахты, – штурмана́, механики, мотористы и т. д., но только один раз в сутки).
– Ну ты хитрюга! Другим лишь бы хоть что-нибудь поймать, а ты, значит, сам себе устанавливаешь размер улова? Как ты это делаешь? – изумился рыбмастер.
– Так у нас хорошая поисковая аппаратура, плюс немножечко везения, и вот результат, – ответил Тулома, как бы даже немного оправдываясь.
– Да ладно, не прибедняйся! Это называется рыбацкое чутьё! – резюмировал Игорь.
Штурманская вахта закончилась, и теперь им предстояло переодеться и выйти на палубу – подрезать улов. (Дело в том, что по новым требованиям норвежских властей у свежевыловленной трески нужно в течение сорока минут перерезать горло, дабы кровь в мясе не оставалась). Уже через двадцать минут, успев попить чаю и переодеться, Тулома вышел на палубу, одетый в прорезиненный комбинезон бледно-оранжевого цвета, с острым, как бритва, шкерочным ножом в руке, и забрался в рыбный ящик. Установленный на правом борту промысловой палубы металлический короб из листовой нержавейки был в высоту около восьмидесяти сантиметров и тем не менее за раз умещал в себе сразу весь улов из-за своих внушительных размеров – где-то три на четыре метра. Моряки стояли в ящике почти по пояс в рыбе и, перерезав горло очередной рыбине, бросали её в соседнюю секцию с проточной водой. Отдельные рыбины достигали размеров человеческого роста. Дружинин подцепил одну такую левой рукой за жабры, приподнял ей голову и уже приготовился перерезать горло, как она вдруг сильно дёрнулась всем телом и, почти перевернувшись на брюхо, едва не вывернула ему запястье. Но зато теперь оба её огромных рыбьих глаза смотрели прямо на него. Это было живое существо, прожившее долгую жизнь. Сколько тысяч миль она преодолела, скитаясь по мрачным глубинам полярных морей. Только ли голод и инстинкт размножения заставляли её жить в вечном движении. И был ли в её жизни какой-то иной смысл, кроме этого. Осознавала ли она себя звеном пищевой цепи или ступенью эволюции. А может быть, прямо сейчас после многих лет, проведённых в толще вод Мирового океана, она вдруг поняла, что Господь населил воды морей и океанов разными рыбами просто потому, что это хорошо, и жизнь сама по себе так прекрасна. Или это понял только Тулома? Но в этот момент рыба снова дёрнулась и, окончательно высвободившись, плюхнулась обратно в рыбный ящик. Снаружи осталась только её покрытая шрамами спина – видно, не раз ей уже приходилось уворачиваться от донных тралов. А на этот раз не свезло. Тулома частенько в своей жизни совершал поступки, казавшиеся окружающим как минимум нелогичными. Вот и сейчас он засунул нож в ножны, осторожно взял эту рыбину на руки и швырнул её за борт. Все вокруг замерли и посмотрели на него.
– Тулома, ты что сейчас сделал? Это же треска! – первым нарушил молчание сменный механик Женька Смолянский, стоявший к Дружинину ближе всех.
– И что? – ответил Тулома почти безразлично.
– Ну, мы же только
