он никак не отреагировал на её колкость. – Но хватит обо мне. Как ты, Катрин?
– Я? – она вроде бы даже удивилась. – У меня всё хорошо, ты же видишь. Кормилица – это ведь поважнее, чем простая крестьянка. Мишеля вот взяли помощником в кузню. Дети…
– Ну да, я помню. Уже двое.
– Трое, Шарль. Тот мальчик, которого ты видел на днях – мой третий сын.
– Третий? – переспросил юноша, и какая-то смутная догадка промелькнула у него.
Однако мысль, так и не успев сформироваться, пропала. А потому он всё-таки вернулся к изначальной теме разговора:
– Катрин, я хочу извиниться перед тобой. Потому что… я, конечно, мог бы сделать вид, что всё в прошлом… мог бы сказать, что тогда мне было ужасно паршиво… но дело, наверное, не в этом. Нет, мне действительно было паршиво, но ты-то была ни при чём. Я повёл себя тогда, как последний сукин сын… я просто отыгрался на тебе. Прости.
– Ну что ты, – она всё-таки протянула руку и коснулась кончиками пальцев его щеки. – Ты всегда был чересчур строг к себе. Я уже давно не сержусь на тебя. Тем более, та наша встреча… Благодаря тебе, у меня остался замечательный подарок.
– Что? – спросил Шарль и нахмурился удивлённо. – О чём ты?
Женщина молчала, только смотрела, всё так же непонятно усмехаясь.
– Нет, – сказал тогда молодой человек, припомнив разом все предыдущие реплики их разговора. – Нет, – повторил растерянно, – не может быть…
– Может, – сказала Катрин и взглянула с вызовом. – Ты уехал в сентябре, а он родился в мае следующего года. Посчитай.
– Зачем? – взгляд юноши стал ещё более растерянным. – Я верю.
И замолчал опять, потому что услышанное потрясло его до глубины души.
У него есть сын?
Немыслимо.
И тем не менее, бывшей подружке нет никакого смысла лгать.
Если бы она была заинтересована в ситуации, он узнал бы о существовании ребёнка ещё очень давно. А молчать столько времени… сколько сейчас малышу? Если он не ошибся, как раз около трёх лет.
Шарль попытался представить себе, как может выглядеть мальчик. Он плохо помнил себя в детстве – только то, что не ходил, а носился, как ураган, и что колени и ладони у него были вечно ободраны.
А вот внешне… Учитывая то, что они с Катрин оба темноволосы, ребёнок, наверняка, тоже должен быть смуглым черноглазым брюнетом.
Картинка получилась какой-то отвлечённой – возможно, оттого, что новость была уж слишком неожиданной.
Меньше всего он был готов представить себя отцом.
Шарль испугался, что испытает вполне закономерную досаду – потому что в этом случае просто перестал бы уважать себя, – однако неожиданно понял, что обрадовался.
По-настоящему, совершенно искренне и неудержимо.
Такое впечатление, что в его жизни появился новый смысл. Как будто теперь ему и впрямь было, ради чего жить.
Вдруг как-то особенно ярко представилось, как он мог бы взять сына на руки и ощутить… нет, не вес, потому
