дело, жалеть мне нечего. Состояние все принадлежит ему, он может жениться, иметь детей, передать им все после своей смерти или не жениться и передать все тебе. Во всяком случае, я не приобретаю, следовательно, я лицо вполне незаинтересованное. Да, впрочем, милая моя, не в этом дело. Я хотела переговорить с тобою вовсе не о таких серьезных вещах, а о пустяках. Но о пустяках, которые, однако, мне не нравятся. Я на тебя сердита.
– Объяснитесь, тетушка, я постараюсь загладить свою вину.
– Вот, видишь ли, я буду говорить о пустяках, которых я, однако, не знаю, то есть я буду говорить о том, чего я наверное не знаю. Но ты настолько искренна и правдива, что не станешь меня обманывать. Я знаю стороной, что на днях, кажется, с неделю назад, у тебя был в гостях наш духовный отец.
– Действительно был, тетушка, но не неделю назад, а тому два дня.
– Ну, видишь ли, мне так сказали. И затем он хотел просить тебя о какой-то мелочи, у него была к тебе какая-то просьба?
– Он хотел, тетушка…
– Не говори мне. Я не желаю знать, в чем дело. Не желаю знать потому, что он сам мне ничего не сказал. Если ты будешь объяснять мне, ты раскроешь то, что он желает держать в тайне. Не забудь, что он наш духовный отец. Следовательно, объяснений я не требую, я только хочу знать, была ли у него к тебе какая-нибудь просьба?
– Была, тетушка.
– И ты ее не исполнила?
– Нет, тетушка.
– Почему?
– Потому что исполнить ее невозможно.
– Этого не может быть. Отец Игнатий – не такой человек, чтобы обращаться с такого рода просьбами к молодым девушкам, которых невозможно исполнить. Я знаю, что его просьба пустячная, и ты этих пустяков не хотела для него сделать.
– Я не могла, тетушка.
– Пустое, моя милая. И вот за этим я тебя вызвала. Если ты меня любишь сколько-нибудь, то должна сделать удовольствие нашему капеллану, не капризничать и сделать то, что он просит.
– Но, тетушка, это немыслимо, невозможно, и мне кажется, я даже не имею права этого сделать, не сказав ничего отцу.
– Напротив того, как я слышала, ты не должна ничего говорить отцу. Есть вещи, в которые родители не должны вмешиваться.
– Не знаю, но в данном случае… – начала Людовика и остановилась. – Если вы, – продолжала она после минутной паузы, – не хотите позволить мне рассказать, в чем дело, то я не могу и оправдаться. Вы советуете мне исполнить то, чего вы сами не знаете.
– Я не знаю, но верю и знаю, что наш духовный отец не может просить о какой-нибудь глупой вещи.
– Эта вещь не глупая, а очень важная, даже, пожалуй, опасная.
– Какой вздор! – воскликнула старая графиня, и в ее восклицании звучало какое-то раздражение, какого уже давно не замечала в ней Людовика.
Наступило молчание.
– Я не знаю, в чем дело, опять-таки повторяю, не имею никакого понятия о том, что просил отец Игнатий, но так скажу, наугад.
