колись, – подбодрил он меня.
– Ну, я пришла взять у тебя интервью, – неуверенно начала я, Но он меня перебил.
– Это я уже слышал, это твоя официальная легенда, а ты говори правду: как ты попала в эту историю? Почему именно тебя прислали спасти меня? И кто прислал, в конце концов?
Я молчала, не зная, что сказать.
– Так, придется применить допрос третьей степени, – продолжил куражиться он. – Или все-таки будешь говорить?
– Я не могу говорить, меня никто не предупреждал, но я чувствую, вернее, я точно знаю, что об этом нельзя рассказывать.
– Почему?
И вдруг в моей голове прозвучали странные слова, и я автоматически повторила их – Великое таинство, великий грех.
– Понятно, – задумчиво сказал он, – ну и что мне теперь с этим всем делать?
– Во-первых, поверить мне. А во-вторых, не делать глупостей. Чего вдруг тебе умирать? Ты умный, интеллигентный, талантливый, красивый, наконец.
Он скептически усмехнулся.
– Да уж, красавец.
– Ты что и вправду не знаешь, что ты очень красивый? – удивилась я.
– Я так не считаю.
– Тогда слушай то, что тебе говорит женщина.
– Ох, женщина. Да ты девчонка, тебе, наверное, лет восемнадцать.
– Я старше тебя. Правда ненамного, – подумав, прибавила я. – А если ты мне не веришь, пойди и посмотри на себя в зеркало, пока оно не занавешено.
– Ну, вот, опять начинаешь свой бред про похороны?
– Знаешь, ты просто свинья. Я так старалась тебя спасти. А ты обзываешь меня сумасшедшей, орешь на меня…
– Ты тоже на меня орала.
– А что мне еще оставалось делать? – с обидой сказала я. – Я ведь борюсь за тебя.
Он вдруг перегнулся через стол, положил мне руку на плечо и виновато заглянул в глаза.
– Ну, хорошо, не обижайся, я, в общем-то, понимаю это и ценю, но представь себя на моем месте. Если бы кто-нибудь пришел к тебе и говорил такое, ты бы поверила?
– Знаешь, я не из легковерных и всегда требую доказательств, но если мне их предъявляют, я не настолько ограничена, что закрываю глаза и упорно твержу, что этого не может быть.
Он снова засмеялся.
– Вот видишь, какой выбор ты мне оставляешь: или поверить тебе или признать себя ограниченным. Ладно, ты мне все еще не сказала, зачем тебе это было надо.
– Что именно?
– Ну, вот спасать меня. Ты же меня до этого не знала.
– Я слышала твою музыку по радио и еще тогда думала о тебе, пыталась понять, почему ты пишешь такую грустную музыку. А потом мне дали в редакции это задание, и я подумала, что это судьба, и мы, наконец, увидимся и сможем поговорить. А потом, когда я пришла, то увидела, что опоздала. Мне было так горько и обидно, я была просто в отчаянии. А потом она начала там рыдать на всю улицу, но я заметила, что она рыдает, а сама поглядывает по сторонам, какое она производить впечатление. Я подошла к ней и заглянула ей в глаза. Там не было горя, только
