еще? – зло прошипела Рипли, стиснув кулак на уровне моей груди.
В ее стойке не было ничего необычного – стандартная атакующая позиция с уроков рукопашного боя, но я сразу понял, что ни одного из ее ударов мне отразить не удастся. И дело было не в весовом преимуществе Рипли, а именно в ее жизненной силе, которая бросилась мне в глаза с первого взгляда.
– Нет, – я отшатнулся и потер ухо. – Ты что?
– Это ты что?! – она коротко мотнула подбородком в сторону кастрюли с расплющенными обрубками. – С ума сошел – топтать еду говнодавами? Ты хоть раз был голодным, барракуда тебя задери?
– Да постоянно… – вспомнил я учебку.
– Ты, наверное, даже не знаешь, что такое голодать неделю. Урод.
Рипли тяжело дышала, успокаиваясь после адреналинового шторма в крови. Опущенный топор подрагивал в ее руке. Мне стало стыдно. Я и впрямь ощутил себя уродом.
– Извини… – Мне с трудом удалось смириться с унижением.
– Да на кой мне твои извинения? Это же надо додуматься, мясо ногами топтать! Ты знаешь, как убивают коров, чтобы мы могли набивать ими свои желудки? Ты хоть раз видел живую корову, гладил ее по морде? Иисусу Христу до жертвы коровьего племени так же далеко, как этой комнате до дна Марианской впадины!
Висящие на крюках говяжьи туши покачивались страшными иллюстрациями ее слов.
– Я сама не вегетарианка, – закончила Рипли, – но надо хотя бы иметь уважение к тварям, которых мы жрем каждый день!
– Разве хвосты нельзя так сварить? – осторожно спросил я.
– Можно. Но я говорю не об этом, а об уважении.
Она вогнала топор в дерявянный пень.
«Сумасшедшая», – мелькнуло у меня в голове.
Из коридора донесся скрежет аллюминия по бетону – видимо, Пас тащил кастрюлю с очищенным луком. Рипли выглянула за порог и сказала в полумрак:
– В угол поставь, не надрывайся. Здорово же тебя прихватило!
Я не понял, о чем она говорит, пока не вышел в коридор и не увидел Паса. Он шмыгал носом, тер глаза, а его веки и ноздри выглядели так, словно их натерли смесью красного перца с песком.
– Надо было нож водой сбрызнуть! – сочувственно вздохнула кухарка и, без труда подхватив наполненную кастрюлю, унесла ее в глубину темного помещения. – Иди сюда, промоешь лицо.
В комнате вспыхнул свет, и я увидел у стены большую чугунную ванну, до половины заполненную водой и очищенной картошкой. На полу, вокруг внушительной горы очистков, стояли шесть деревянных табуретов. Рипли открыла кран и поманила Паса.
– Давай, промывай. Только промывай, а не три руками.
Пас принялся умываться, все еще шмыгая носом. Было видно, что ему очень плохо. Пару раз в жизни мне тоже приходилось чистить лук, когда я помогал маме на кухне, и слезы из глаз текли, но мне бы и в голову не пришло, что можно довести себя до подобного состояния.
– Ну
