как человеческий опыт, не как универсальный биологический закон. Сцена заполняется похоронами, гробами, могилами; на заднем плане витают духи и призраки. Организуются и доставляют большое удовольствие церемонии похорон мертвых животных.
Стадия С отмечена интересом к ритуальному антуражу идеи смерти. Здесь мы можем обнаружить как различия, так и сходство между детьми, принадлежащими к разным культурам. Исследование[139], проведенное в Будапеште перед Второй Мировой войной и использовавшее венгерский язык, в котором слова мертвое и смерть имеют разные корни, обнаружило, что дети младшего возраста вообще не использовали второе слово, а старшие дети, благо образ смерти как жнеца[140] в белой одежде был очень распространен, склонны были связывать со словом «смерть» такую персонифицированную абстракцию, как этот образ. Несомненно, он соответствует почти неизменному у англоязычных детей определению мертвого как мертвого человека, но у английских детей собственно тенденция персонифицировать смерть не обнаружена. По-видимому, это различие связано с влиянием языка и общего окружения венгерских детей.
Настроение детей, которые устроили церемонию похорон крольчонка Усача, было, как сообщает д-р Исаак, серьезным, но не трагическим. В других ситуациях часто наблюдается вообще противоположное ожидаемому отношение детей к идее, если не к событию смерти. Нам известно, что начало греческой комедии дали насмешники, в предвкушении забавы собиравшиеся вдоль дороги, по которой двигалась процессия женщин, оплакивающих Таммуза или Персефону. Первобытные погребальные ритуалы завершались пиршеством и непристойностями. В подобном духе написаны некоторые песни военного времени: «Колокола ада звонят тин-тин-дин-один по тебе, но не по мне». Школьники традиционно делают смерть темой насмешек. В своем исследовании устной традиции и языка школьников в современной Британии Л. и П. Опай[141] сообщают:
В возрасте около десяти лет дети входят в период, когда внешние материальные факты, связанные со смертью, кажутся чрезвычайно забавными. Они спрашивают друг друга: «Ты хочешь, чтобы тебя сожгли или похоронили? У них есть шуточные причитания:
Мертвый малютка Вилли, Little Willie's dead,
В гроб впихнуть его тяжко, Jam him in the coffin,
Чтобы его схоронили, For you don't get the chance
He мог дождаться, бедняжка. Of a funeral of'en.
Надписывая свои имена на форзаце учебников, они добавляют: «Когда я умру и буду лежать в могиле, и все мои кости сгниют, эта маленькая книжечка сохранит мое имя, когда буду я всеми забыт» («When I am dead and in my grave and all my bones are rotten, This little book will tell my name, when I am quite forgotten»). Версия этого стишка была обнаружена в учебном пособии 1736 года издания. Дети становятся буквально одержимы определенными песнями, такими как «Укутай меня в мою брезентовую куртку» Уайта-Мел вилл а, «Клементина» Монтроуза и популярная песня «Когда я умру, не хороните меня вовсе, просто заспиртуйте мои кости» («Wrap me up in my tarpaulin jacket», Whyte-Melville; «Clementina», Montrose;
M. Nagy, «The child’s theories concerning death»,
Жнеца или жницы? Текст не позволяет ответить на этот вопрос (
L. и P. Opie, «The Lore and Language of Schoolchildren», 1959 («Устная традиция и язык школьников»).
