директорства. Я узрела ее впервые много лет тому назад, когда она, элегантная сухопарая дама зрелых лет, управляла делами и отдавала распоряжения персоналу. А ныне одно печальное «sis transit gloria mundi” приходило в голову, потом переводилось примерно так…
“Вот так прошла ее мирская слава”, – невольно думалось мне. – “Отчего же?”
Мало того, что дама без имени ныне практически служила привратницей, а не повелевала охраной, не место красит человека. Однако на новом незавидном месте “встречающая без имени” выглядела плачевным образом. Она, бедняжка, почти совсем угасла, потеряла цвет и звучность, съежилась, как растение, лишенное влаги, света и даже воздуха.
– И я рада вас видеть, – ответила я, по обыкновению избегая забытого имени. – Как тут дела? Павел Петрович, он здесь?
– Дела исполняются отлично, Павел Петрович предупредил о вас, – ответила тетенька со слабой долей прежней ядовитости. – А вы сегодня молодцом. Да, времена изменились. Дорогу помните?
– Да-да, разумеется, – подтвердила я, стараясь не позволить сочувствию проникнуть в голос, то было бы оскоробительно.
– Ну и с Богом, – без приязни сказала дама и скрылась за конторкой.
Пораженная метаморфозой, стрясшейся с хранительницей особняка, а в особенности ее напутствием, я проскочила подзабытые лестницы и коридоры, и только в мансарде, перед дверьми малого директорского кабинета, замедлила шаги и отдалась впечатлению. Нечто неуловимо зловещее померещилось в обнаруженных переменах. Однако мы с “Гробовой Змеей” попали на прием к властителю здешних мест не по своей воле, а по просьбе страдающей Аллы, и малодушие неуместно. Такое решение прошептала под руку цюрихская рептилия, нежданно ставшая подмогой и утешением.
Двери медленно растворились, но не сами, я их легонько подтолкнула ногой, и передо мною открылась картинка помещения, которую я отлично помнила по прежним временам. Возник тесный кабинет с окном во всю стену, его заполнили светильники, панели и приборы, у стены оказался как и раньше, черный кожаный диван, а за столом спиною к свету обнаружился бывший супруг Паша Криворучко своею прежней незавидной персоной. В миг моего появления в дверях он чертил пальцем по экрану монитора и одновременно толковал в сотовую трубку, играя ею за ухом и иногда поднося к лицу.
Как повелось издавна, в первую секунду я опешила и почти потеряла дыхание. Такова была обычная реакция на нестандартную внешность Павла Петровича. Рой нелестных ассоциаций забил фонтаном, на этот раз я решила, что друг Паша одновременно похож на истощенного дракона и на заезженную клячу молочника. Вот наградил же Господь внешностью!
Хозяин кабинета на мгновенье оторвал глаза от монитора, изобразил радушную улыбку в мою сторону и указал трубкой на диван, не прерывая телефонно-компьюторной беседы. Я послушно присела на краешек и продолжала наблюдения, зная по опыту, что лучше скорее привыкнуть к чудовищному виду хозяина особняка
