потащил за собой по рынку. Пойманный попытался было вырваться, даже извернулся – укусить державшую его руку. Иван тут же угостил парня хорошей затрещиной и, покачав кулаком перед чумазым носом, веско предупредил:
– Будешь ерепениться иль захочешь укусить – зубы выбью. Понял, сопля?
Встретившись с ним взглядом, воренок поежился, словно от холодного зимнего ветра. Заканючил жалобно:
– Пусти-и-и, дядько.
Раничев рыкнул на него, и пацан, заткнувшись, послушно поплелся впереди, направляемый железной рукою. Вырваться больше не пытался – попробовал бы!
Покинув Торг, Иван завел схваченного за церковь, к кладбищу. Затащил в самый дальний угол, привязал ворюгу к остаткам ограды снятым с него же поясом, вернее – обычной пеньковой веревкой, вытащил из-за голенища нож – кинжал-то исчез вместе с калитой и деньгами.
– Сейчас отрежу тебе палец, – хватив мальца за руку, серьезно предупредил Иван. – Потом второй, третий… Орать будешь – ори, никто не услышит. Только предупреждаю, я ведь могу заодно с пальцами и язык отрезать.
С этими словами Раничев сильно надавил лезвием на сустав воренка. Тот вздрогнул, заверещал было… но тут же прикусил язык, лишь потекли по щеками крупные слезы.
– Не виноватый я, дядько!
– Ага, – вспомнив любимый фильм, усмехнулся Иван. – «Он сам пришел»! Ну держись, паря…
Малолетний тать попытался бухнуться на колени. Возопив, зашептал громко:
– Калиту твою, боярин, Федька Коржак увел, пока Рыжий отвлекал. Мы тебя давненько уж заприметили…
– Н-да? – Раничев пожал плечами. – Мне какое дело до калиты? Там одна мелочь и была-то. Так просто на Торг зашел, поразвлечься. – Хищно улыбнувшись, он провел лезвием по левой щеке воренка, хорошо провел так, чтоб выступила кровь. Пообещал, нехорошо прищурившись: – Теперь уж поразвлекусь по-другому.
– Не губи! – побелевшими губами прошептал тать. – Хочешь, я тебе всех укажу наших, и кто на Торгу промышляет, и кто у церкви…
– Неинтересно мне то вовсе. Ну разве что пояса жалковато, знатный был пояс.
– Так вот его-то Федька Коржак и схитил, вместе с калитой и кинжальцем! Я сам то видал. Федька посейчас к банькам за ручей побег, добычу делить. Сейчас вот дождется Рыжего, да Васька, да меня…
– Ну, положим, тебя он уже не дождется, – зло ощерился Иван. Пойманный пацан заревел навзрыд, видно, предчувствовал, аспид, мучительную свою гибель. И поделом – а ты не воруй! Ишь, взяли моду, черви – пояса у людей хитить!
Потрогав пальцем острие ножа, Раничев задумчиво посмотрел в небо, высокое, синее-синее, с белыми, медленно плывущими облаками, подсвеченными солнцем. На колокольне вдруг заблаговестил колокол, чуть надтреснуто, но осязаемо звучно и вполне даже приятно, чем-то напоминая по тембру Мика Джаггера. От колокольного звона с крыши церкви слетела стая ворон. Посмотрев на них, Иван почесал затылок:
– Праздник, что ли, какой?
– Вестимо,
