собирался спросить у небожителей, прав ли его сородич, затем метнул взгляд в сторону вещавшего купца-поэта, потом любопытствующе осмотрел затаившуюся толпу, и, слегка покачивая головой, грустно промолвил:
– Поразительное время наступило сегодня. Всё в жизни смешалось – благородность происхождения с низменным занятием, поэзия с торговлей, разум с безрассудством. Что происходит? Куда идём?
Между тем «сумасшедший» Солон громогласно вещал последние строки своей элегии:
На Саламин! Как один человек, за остров желанный
Все ополчимся! С Афин смоем проклятый позор!
Окончив песнь, он быстро спрыгнул с камня и также незаметно исчез, как и появился.
Молодые афиняне устремились было за ним, но поэт словно растворился в воздухе. Кто-то всего лишь успел крикнуть:
– Приходи завтра!
Многие из присутствующих на площади находились в состоянии удивления, иные – смущения, а то и замешательства. Чего-чего, но подобного они не ожидали, тем более от Солона, человека мудрого, сдержанного, в Афинах уважаемого, происходившего из знаменитейшего древнего рода.
Когда оцепенение прошло, монолитная толпа расплылась на множество небольших островков, которые загалдели с такой силой, словно это был не афинский рынок, а птичий базар. Обсуждавших волновало три вопроса. Действительно ли безумен Солон? Если он не безумен, то какова судьба уготована ему богами после случившегося? И, наконец, третий вопрос, который пока не обсуждался, но, несомненно, каждый думал о нем – как быть с Саламином? До каких пор афиняне будут терпеть панэллинский позор? Этот вопрос был важнее других, но о нём не говорили. Во всяком случае, многие, опасаясь за свою жизнь, пока помалкивали, стараясь тему Саламина не затрагивать.
В течение часа-другого весть о солоновом деянии разнеслась по всему городу. Пожилые мужи сдержанно, но осуждающе говорили меж собою о происшедшем. Многие из них побаивались, как бы их сыновья и внуки не поддержали рехнувшегося поэта. Случись подобное, не миновать новых сражений с мегарянами, не уйти от больших жертв, а то и унижений, если снова постигнет неудача. Впрочем, не все беспокоились, полагая, что Солон действительно тронулся умом. Не может ведь здравый человек быть врагом себе, поступая таким образом. Иные уверовали в мономанию Солона, дескать, он помешался на своей идее освобождения Саламина. И теперь будет всех в этом страстно убеждать каждый день. Кое-кто посчитал, что Солон заболел эпилепсией. Хотя никакой эпилепсии у поэта и торговца не наблюдалось.
Афиняне среднего возраста, к которым относился и сам Солон, хорошо знавшие его, были убеждены в наигранном притворстве купца-поэта. Скорее всего, за этим кроется что-то таинственное, предполагали они. Но вот чей замысел осуществляет он, понять пока не могли. Что-то здесь не так, полагали они и молча строили догадки.
Относительно афинской молодежи можно утверждать – те торжествовали. Наконец-то, – радовались они, – нашёлся смельчак, который открыто
