тем более царственной, такие индивиды встречаются часто. Я уж это точно знаю». Он ещё долго размышлял над увиденным и услышанным здесь, но окончательно не определился. Видимо, требовался глубокий диагноз, предполагающий всестороннее исследование больного, то есть Солона. Мирон продолжал наблюдать и присматриваться, надеясь установить достоверный диагноз.
Зато многие посетители Агоры, не вдаваясь в тонкости происходящего, всё больше приободрялись, радуясь появившейся возможности отменить позорный закон и повоевать.
Вновь, как и вчера, молодёжь азартно выкрикивала:
– На Саламин! На Саламин! Смоем позор! Смоем позор!!!
Когда поэт удалился с площади, афиняне ещё долго оставались на месте. Развернулась небывалая полемика как вокруг безрассудства Солона, так и по поводу Саламина. С Агоры она переместились на улицы, затем во дворы и дома. Афины постепенно стали напоминать просыпающийся вулкан. Правда, находились и такие, которые утверждали, что им нет дела до измышлений Солона. Как-никак больной человек. А с больных, да ещё умом, никакого спроса нет.
С каждым выступлением Солона мнение горожан всё больше и больше склонялось к отмене закона о Саламине, называемого ещё «Законом Аристодора», и необходимости новой экспедиции туда. Всё чаще звучали голоса, требующие немедленного созыва Экклесии, посвящённой этому вопросу. Недовольство росло; росло не по дням, а по часам. Обо всём этом Солон достоверно знал. Каждый вечер друзья сообщали ему об услышанных ими новостях на Агоре и на афинских улицах. Подобное обстоятельство весьма радовало поэта, хотя и чувство большой тревоги также не покидало его. Он хорошо изучил афинский народ, который может тебя сегодня поддержать, а завтра – наказать. Но будь что будет! Решено довести до конца задуманное дело, хотя каким мог быть конец, никто толком не знал и вовсе не предполагал.
Ещё несколько дней «безумноречивый» поэт являлся площади и её обитателям и неистово призывал соотечественников к ратному делу. Он страстно воспевал утраченный Саламин. За истекшее время на Агоре побывали едва ли не все граждане Афинского государства. Даже из отдалённых селений Аттики, из так называемой аттической глуши, прибыли гонцы узнать о происходящем. А узнав, тут же возвращались назад с невиданной вестью. Афинская молодёжь буквально окрылилась Солоновыми стихами и целые дни проводила на площади. Да что там молодёжь. Люди среднего и старшего возрастов бросали свои обычные занятия и по многу раз ходили слушать одержимого Солона. А затем спорили, сомневались, вновь спорили, разводили руками, вздыхали и, что там говорить – побаивались.
Тем временем молва о безумноречивом поэте вышла за пределы Аттики. Она распространилась даже в Мегарах, где местные мужи, насмехаясь над происходящим в Афинах, задавались вопросами: «А чтобы сие на самом деле значило?», «Не деградируют ли окончательно Афины?». «Скорее всего, у Солона паранойя, раз он ежедневно бредит Саламином. А может он психопат?» Но и здесь имелись такие мужи, которые со скрытой
